Устинович был личностью цельной, умной, дальновидной, и у него-то существовала четкая программа спасения СССР. Заключалась она в возврате к сталинским ценностям и традициям. Но долгие годы Черненко находился в роли помощника Брежнева, а мягкий Леонид Ильич предпочитал компромиссы с группировкой Суслова, увлекся «разрядкой». При Андропове вообще пошла подготовка к повороту на запад. И наконец, Черненко получил всю полноту власти…
Но произошло это слишком поздно. Константин Устинович был тяжело болен. Даже речь на похоронах Андропова давалась ему с большим трудом, его мучила одышка, он прерывался, это видела вся страна. Но и Советский Союз был уже не готов вернуться на старые рельсы. Опорой Черненко оказалась консервативная часть «номенклатуры», оппозиционная андроповским реформаторам. Однако реставрация сталинского порядка и дисциплины эту категорию тем более не устраивала. При подобном выборе «западничество» для нее получалось все же предпочтительнее. А вокруг самого Черненко очутилось окружение все тех же брежневских советников, помощников, секретарей. Оказывали на него соответствующее влияние.
Став Генеральным секретарем, он на одном из первых заседаний Политбюро внес вдруг предложение, по сути повторявшее попытку Андропова на декабрьском пленуме. Предоставить Горбачеву право председательствовать на заседаниях Секретариата ЦК. Воспротивился Тихонов. Он всегда был при Черненко «вторым» и надеялся сохранить это положение. А теперь «вторым» становился Горбачев. Тихонов округло взялся пояснять: Горбачев отвечает за сельское хозяйство, как бы в Секретариате не получилось «перекосов в сельскохозяйственные вопросы» (сам-то Тихонов был председателем Совета министров, отвечал за всю экономику). Его поддержал Громыко, предложил отложить такое решение. Но Черненко настоял, оно было принято.
Очевидно, советники внушили ему, что повышение статуса Горбачева примирит «стариков» и «молодых» в Политбюро, обеспечит дружную коллегиальную работу. Конечно же, Черненко видел в нем отъявленного карьериста. Но, видимо, поверил, что его можно перетянуть под себя. Служил Андропову – будет так же служить ему, если почувствует выгоду. А о том, что Горбачев уже является носителем вполне определенных взглядов, Черненко попросту не знал. Задачу перестройки он тоже считал необходимой, провозглашал: «В серьезной перестройке нуждается система управления страной, весь наш хозяйственный механизм. Она включает в себя широкомасштабный экономический эксперимент по расширению прав и повышению ответственности предприятий».
Но суть «эксперимента» Черненко понимал совсем иначе, чем Андропов. Он заново дал поручение подготовить комплексную программу экономических реформ. Однако в качестве ориентиров для разработчиков задал экономические дискуссии конца 1940 – начала 1950-х годов и подытожившую их в 1952 г. книгу Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР». Разумеется, о концессиях и совместных предприятиях с иностранцами больше речи не было.
А результатом стало совершенно неопределенное состояние. Прежние «эксперименты» зависли. Их и раньше плохо представляли. Руководители предприятий, чиновники в министерствах, плановых органах предпочитали работать так, как они привыкли. Только старались изображать в отчетах, будто «эксперименты» внедряются. А сейчас разработчики вовсе не спешили с проектами реформ по сталинским образцам. Что же касается населения, то оно ничего этого не знало. По-прежнему «выживало» в меру возможностей, отстаивало за дефицитами в очередях – а дефицитами становилось даже обычное пиво. Роптали, ворчали, хохмили в анекдотах.
Добавились и новые идеологические веяния. Когда при Брежневе Суслов ввел понятие «развитого социализма», то разъяснялось, что это высшая стадия социализма, которая непосредственно предшествует коммунизму. Переходный этап. Но уровень жизни стал ухудшаться. Партийные идеологи стали уточнять, что этап «развитого социализма» будет длительным. Потом последовали еще более многозначительные указания, что «совершенствование развитого социализма» является «главной задачей на обозримое будущее». Черненко считал сусловскую Программу КПСС (по сути, социал-демократическую) вообще ошибочной. Заговорил о подготовке новой Программы, где предстояло расставить на своих местах ясные идеологические ориентиры. Вместо «развитого социализма» он предложил определение «развивающийся». Но у простых граждан это никак не способствовало подъему энтузиазма. Получалось, строили коммунизм. Вместо него построили непонятный «развитой социализм». Потом оказалось, что его еще предстояло совершенствовать до бесконечности. А потом выходило, что его и не построили, что он только «развивается». Лимит доверия в народе был исчерпан. Иллюзии о грядущем «рае земном» развеялись…
Отношения с НАТО оставались на уровне холодной войны. В США публиковали издевательские карикатуры, как могучий и статный Рейган (бывший артист, в свое время игравший Джеймса Бонда) борется с дряхлым Черненко. Но и новый Генсек прекратил попытки подстроиться к Западу. Он отменил решение Андропова об участии советских спортсменов в Олимпийских играх в Лос-Анджелесе. Объявил бойкот, адекватно ответив на западный бойкот Олимпиады в Москве. К бойкоту присоединились Болгария, Венгрия, ГДР, Северная Корея, Куба, Монголия, Польша, Чехословакия, Ангола, Ливия, Афганистан, Вьетнам, Лаос, Йемен.
В пику американской Олимпиаде было решено провести альтернативные соревнования «Дружба-84». На них пригласили спортсменов не только тех стран, которые отказались от поездки в Лос-Анджелес, но и тех, кто побывал там. Всего в играх «Дружба» участвовали представители 50 государств. В общем, ответ стал действительно весомым. А в противовес НАТО Черненко вернулся к сталинскому курсу сближения с Китаем. С ним начались переговоры, заключались торговые соглашения.
Диалогу с Пекином способствовало и то обстоятельство, что Константин Устинович наметил полную политическую реабилитацию Сталина, а его в Китае по-прежнему чтили. Весной 1984 г. Черненко пригласил вернуться в СССР дочь Иосифа Виссарионовича, Светлану Аллилуеву. По некоторым сведениям, отправил ей личное письмо: «В связи с предстоящим восстановлением справедливости в отношении памяти и наследия И. В. Сталина, вы, его дочь, должны быть в этот момент на его и своей родине, на мой взгляд». Она приехала. На пресс-конференции говорила, что «на Западе ни одного дня не была свободной» и все ее негативные высказывания и публикации об отце «делались под давлением и по принуждению транснациональных сил и эмиссаров иностранных спецслужб».
А вот кампанию Андропова против коррупции и воровства Черненко не свернул. Наоборот, усилил. Если Юрию Владимировичу достаточно было убрать мешающие ему фигуры, то Константин Устинович мечтал о твердом, «сталинском» порядке. Рашидова Андропов позволил торжественно похоронить и почитать великим деятелем узбекского народа. Но сейчас прокатились аресты участников хлопковых махинаций и в Узбекистане, и в России. На пленум ЦК компартии Узбекистана прибыла делегация из Москвы во главе с Лигачевым. В выступлениях на пленуме те же самые местные начальники, которые недавно превозносили память Рашидова, разоблачали его как деспота, коррупционера, превратившего республику в собственный «эмират», обвиняли в преследованиях людей, осмелившихся говорить правду. Постановили перезахоронить его из центра Ташкента на кладбище.
Черненко считал необходимым кардинально очистить и сферу культуру, напрочь зараженную иностранными влияниями. Еще при Андропове, в июне 1983 г., он выступил на пленуме ЦК с программным докладом «Актуальные вопросы идеологической и массово-политической работы партии», где обратил особое внимание на чуждую рок-культуру, захлестнувшую СССР, подверг критике эстрадные
