И сошло бы, возможно, всё Джедди с рук, да вот только коты, оказавшись на воле, подняли невообразимый вой. Это они пели гимн свободе — единственному и поэтому бесценному достоянию кошачьей нации.
Людям, погрязшим в своих мелких стремлениях к золоту, особнякам, модным машинам, власти и прочей дребедени, уже нипочём и никогда не понять, что такое она есть — свобода, и какова её истинная ценность.
Как бы то ни было, на все эти оглушительные вопли немедленно прибежали представители власти, да и повязали Джедди, как говорится, с поличным.
Состоялся суд. За вред, причиненный важной и законопослушной «La Expidicion», Джедди был приговорён к десятидневному заключению в местной тюрьме. В наших тюрьмах — очень строгие порядки: питание скудное, продовольственные передачи от родственников, как бы они ни были богаты и уважаемы, не принимаются.
Хотя бы в тюрьме все должны быть равны…
И вот, через сутки после водворения незадачливого борца за справедливость в то место, от которого никому никогда не стоит зарекаться, в вентиляционном штреке, питающим камеру свежим воздухом, раздался странный шум: скрежет от соприкосновения чего-то острого с каменной кладкой, отчаянное фырканье, усталые тяжёлые вздохи.
Ещё через пару минут из вентиляционного отверстия в потолке выпала и ловко приземлилась на все четыре лапы большая камышовая кошка, держащая в зубах жареную куропатку, очевидно, где-то ловко позаимствованную.
Неожиданный гостья, приветственно проурчав что-то неопределённое, грациозно проследовала к кровати, на уголке которой восседал Джедди, и аккуратно положила принесённый провиант на грязную тюремную подушку.
— Мр-р-р, — деликатно, с чувством собственного достоинства, заявила кошка, недвусмысленно двигая лапой аппетитную куропатку к оголодавшему мальчишке. — Мр-р-р! Мяу!
Разночтений быть не могло: благодарная спасённая сеньорита принёсла своему доблестному спасителю, заключённому злыми людьми в узилище и обречённому на голодную смерть, скромный, но спасительный подарок…
В час назначенный разномастная толпа, встречающая пленника из заточения, была нешуточно удивлена: освобождённых оказалось двое. На плече у Джедди, переступившего тюремный порог, преспокойно сидела, свесив свой длиннющий хвост чуть ли не до самой земли и презрительно щуря на зевак зелёные глазища, ну очень большая бурая кошка.
Вопрос о дальнейшей судьбе кошки вроде бы и не стоял, но сеньора Сара Монтелеон, дабы соблюсти видимость строгости и чопорности — непреложных атрибутов La Casa desente — любезно предложила Маркизе пройти в её комнату на собеседование. Через непродолжительное время донья Сара с Маркизой на руках прошествовала в гостиную, где и объявила всем присутствующим там друзьям и родственникам, что отныне сея кошка является полноправным членом семьи, более того — находится под её личным патронажем, и горе тому, кто попытается обидеть её воспитанницу.
Клянусь честью, но глаза наглой кошки (а я тоже удостоился чести наблюдать за этим торжественным событием) откровенно смеялись, а пушистые усы топорщила хитрющая улыбка.
Примерно через месяц Маркиза неожиданно исчезла. Чёрные мысли, нелепые серые предчувствия, жёлтое удивление — верные спутники любой незваной разлуки.
Но ничего страшного и невозвратного не произошло.
Не закончилось ещё и трёх полных циклов преображения луны, как кошка снова сидела на пороге дома семейства Монтелеон, а на её шее — на массивной цепочке — висел внушительный золотой медальон, испещрённый по краям непонятными древними письменами. А в центре медальона, на другой его стороне, был искусно выгравирован цветок розы, понятно, что жёлтой — раз на золоте.
Медальону суждено было повторить путь жареной куропатки: Маркиза нагнула свою массивную голову, стряхнула золотое украшение на каменные плиты и лапой ловко подвинула подарок к ногам опешившего Джедди.
Ну, и кто после этого скажет, что кошки создания неразумные, в гордыне своей позабывшие, что есть такое — благодарность?
Открыть медальон, а внутренняя пустота чётко простукивалась, до сих пор никому не удалось, как, впрочем, и прочитать письмена, начертанные на нём, хотя Чабес, индеец из какого-то горного племени, уверяет, что видел похожие значки, высеченные на древней каменной пирамиде, спрятанной где-то в самом сердце джунглей…
Где-то прогремел сильный взрыв.
— Во, уже гранаты взрывают! — возмущённо удивился Зорго. — Никогда у нас такого не было!
Ник переглянулся с Банкиным: похоже, Сергей Анатольевич разошёлся уже не на шутку.
Глава одиннадцатая Чёрный снег, хрустальные слёзы…
Через час распрощались с Зорго и со всех ног поспешили на «Кошку».
На сходнях, беззаботно болтая босыми ногами, сидел Куликов и, как ни в чём не бывало, прямо из кастрюли уплетал овсяную кашу. Рядом с ним кот Кукусь с недоверием обнюхивал кусок очищенного банана.
— В чём дело, капитан? Что за выстрелы и взрывы? Вы часом белены не объелись? — сердито поинтересовался Ник.
— Что-то не так? — слегка обеспокоился Куликов, не переставая активно работать ложкой. — Сами же велели — присмотреть. Смотрю, какой-то оборванец достаёт из-под своих лохмотьев портативный гранатомёт и направляет его в сторону открытого окошка вашей затрапезной забегаловки. Что было делать? Положил его, ясен пень — как вы все любите выражаться. Второй дяденька выхватил из карманов два пистолета, юлой завертелся во все стороны. Ну, и ему досталось, чисто на всякий случай.
— А граната здесь при чём? — Банкин присоединился к Нику.
— Там ещё и третий был, — невозмутимо зевнул Сергей Анатольевич. — Я его сразу срисовал, он с теми двумя всё время тёрся. Шустрым он оказался, не успел я ему пулю влепить. Зато засёк, куда он побежал, мне-то сверху всё видно. Карабин на башне оставил, подошёл к примеченному домику, там окно было приоткрыто. Этот третий по рации кому-то на паскудном английском — с явными пошлыми американизмами — докладывал: «Русские уже в Сан-Анхелино. Ликвидировать не удалось. Минкс и Зингер погибли. Что делать дальше?» Что ему приказали, мне было не слышно. Только он коротко ответил: «Слушаюсь!», и выключил приёмник. А я гранату подбросил ему в окошко.
— А зачем, собственно? — мягко поинтересовался Ник. — Мы бы потом этого субъекта спеленали по-тихому да и допросили бы тщательно. Зачем было его убивать?
— Ну, я не знаю, не угодишь вам! — уже не на шутку обиделся Куликов. — Это не так, то не так! Это же вы у нас — рыцари плаща и кинжала, без страха и упрёка. А я так — просто погулять вышел на часок. Ну, не сообразил! Извините дилетанта! Больше не буду! Не расстреливайте, добрые энкавэдэшные дяденьки…
На следующее утро Зорго заявился на завтрак в «La Golondrina blanka» в дурном настроении, мрачнее грозовой тучи. Вяло ковыряясь в салате из акульих плавников, черепашьих яиц и разнообразной тропической зелени, хмуро пробурчал:
