когда мимо меня на большой скорости проехал грузовик с немецкими солдатами, поняла, что попала в зону риска.
* * *
На входе в посёлок красовался указатель с чёрной надписью готическим шрифтом «Lapino». Старую табличку с названием «Лапино» кто-то накрепко приколотил гвоздями к стволу дуба, словно на время отдал ему на хранение. Сам посёлок начинался с живописной берёзовой рощицы, около которой стояли двое мужчин с белыми повязками на рукавах и оружием. Полицаи. Если бы не повязки со свастикой, я приняла бы их за обычных деревенских мужчин в потёртых куртках, кепках, шерстяных брюках, заправленных в голенища сапог. Высокий сутуловатый мужчина с резкими чертами лица медленно закинул за спину винтовку и поманил меня пальцем.
— Ну-ка, иди сюда. Кто такая? Куда идёшь?
Моё сердце отчаянно зашлось в тревоге. Я опустила глаза и нерешительно приблизилась, загребая ногами носками внутрь.
— Я Ульяна.
— Вижу, что не Тарас, — хохотнул сутулый. Другой полицай, невысокий, крепкий, с маленькой змеиной головой, распялил губы в улыбке, но промолчал. Сутулый сдвинул брови: — Признавайся — партизанка?
— Что вы, дяденька. — От страха я залепетала, путая буквы в словах. — Я хожу по деревням, плету лапти, чтоб прокормиться. Вот, посмотрите. — Я протянула ему корзинку. И от того, что руки тряслись, корзинка ходила ходуном.
Полицай заглянул в корзинку и вытащил нож, заткнутый за лучину:
— С ножом, значит, ходишь.
Я сокрушённо вздохнула:
— С ножом. Иначе мне коры не нарезать. — Я вытащила только что срезанный пучок лыка, ещё влажный от сока. — И лапти у меня хорошо получаются. Баба Лиза научила.
Полицай зашвырнул нож в кусты:
— Это какая такая баба Лиза? — Его глаза глянули на меня с подозрительным прищуром. — Что-то я в Лапино ни про одну бабу Лизу не слыхал. — Он обернулся к другому полицаю: — Ты, Федька, знаешь хоть одну?
Коротышка покачал головой:
— Неа. Давай отведём её в комендатуру, да и дело с концом, там живо разберутся.
— Господа полицейские, не надо меня в комендатуру. — На глаза набежали слёзы. — Я не здешняя, из Рожков. Наша деревня сгорела, вот я и хожу, зарабатываю чем умею.
— Из Рожков? — протянул сутулый. — И чья ты такая есть из Рожков?
Я проглотила ком в горле, мешавший говорить нормально:
— Дочка пастуха.
— Это какого пастуха? — продолжил допытываться сутулый. — В Рожках было три пастуха: Никодим, Колька и Максим. Который из них твой батя?
Что-то в выражении его лица неуловимо изменилось, и я поняла, что он играет со мной, как кошка с мышкой.
Удивительно, но я возмутилась, как самая настоящая Ульяна из Рожков:
— Не было у нас таких пастухов, господин полицейский, вы, наверно, с кем-то путаете.
— Может, и путаю.
Полицай снова хотел о чём-то спросить, но его напарник с нетерпением перебил допрос:
— Сёма, хватит измываться… Давай сдадим её коменданту, или пусть чешет по своим делам.
— Охота немцам с каждой соплячкой валандаться. — Сутулый сплюнул через зубы и скомандовал: — Давай дуй отсель на всех парусах. И более нам на глаза не попадайся.
— Спасибо, дядечки! — пискнула я, не помня себя от пережитого. — Я вам за это по лапоткам сплету!
— Иди-иди, лапотница! Бродят тут всякие, а ты разбирайся почём зря.
Улепётывая на полном ходу, я успела услышать последние слова сутулого:
— Пойдём, Федька, пошуруем в подвале у Семёновны да конфискуем парочку бутылок самогонки, а то что-то спина болит, мочи нет, а самогон любую хворь как рукой снимает.
* * *
Первая проверка позади. На несколько мгновений мои ноги превратились в желе, и я прислонилась к ближайшему дереву, чтобы восстановить дыхание. Сердце стучало то в висках, то в горле, и противный липкий страх стал выползать из души наружу и скрести когтями по коже, тихонько нашёптывая, что надо уходить обратно, к ребятам, что жизнь у меня одна и другую не выдадут.
Я обнаружила, что сжимаю в руке пучок лыка, и кинула его в корзину. Впереди маячили крыши домов, крытые тёмной дранкой. Ветер закручивал в спираль белые полотнища печных дымков, и отсюда, с околицы, казалось невероятным, что в советском посёлке Лапино хозяйничают фашистские захватчики, а я, комсомолка, должна кланяться предателям СССР и прикидываться дурочкой.
— Хватит распускать нюни, а то тебе не поздоровится, — грозно сказала я своему страху. — Если все начнут позорно трусить, то некому станет воевать.
На дороге в посёлок чётко отпечатались следы от шин грузовика. Идти по намятой колее всегда легче, а я успела устать за переход по болоту и минному полю. Но я всё равно упрямо шагала по обочине, только бы не прикасаться к фашистской мерзости, месившей нашу родную российскую грязь.
Первых немцев я увидела около железнодорожного переезда со шлагбаумом. Трое солдат в серой мышиной форме курили и громко хохотали, тыча пальцами в женщину, которая тащила на верёвке упирающуюся козу. Потом один из солдат скинул с плеча автомат и направил его на козу. Женщина дёрнулась в сторону, бросила козу и отбежала на несколько шагов назад. Солдаты снова заржали. На меня они не обратили никакого внимания, и я шустро скользнула в тень между двух домов. Меня удивили снесённые заборы и вырубленные под корень палисадники с затоптанными клумбами. И кругом куда ни глянь — немцы, немцы, немцы…
На телеграфных столбах висели объявления, что после восемнадцати ноль-ноль жителям запрещается выходить на улицу. За неисполнение приказа расстрел на месте. У меня похолодело в груди.
В створе двух улиц виднелся колодец с намотанной на деревянный барабан толстой цепью. Мне внезапно захотелось выпить воды прямо из ведра, прозрачной, студёной, чтобы зубы ломило. Около колодца стоял мотоцикл, и рыжий толстый ганс или фриц копошился в мотоциклетной люльке, пристраивая клетчатый чемодан с хромированными уголками. В мою сторону он не глянул. Обращало на себя внимание отсутствие собачьего лая. Наверняка фашисты перестреляли всех собак. Я поравнялась с двумя женщинами с кошёлками в руках. Одна из них бросила на меня испытующий взгляд и быстро отвернулась. Прибавив шаг, я припустила по улице в поисках церкви с отцом Макарием, которому я должна передать заказ на молебен.
Спрашивать, как пройти, нельзя. Майор крепко-накрепко предупредил, чтобы искала церковь сама, не привлекая к себе внимания. В случае надобности отец Макарий подскажет насчёт ночлега. Ближе к центру посёлка стали встречаться прохожие с одинаково замкнутыми серыми лицами. Около крепкой избы, на которой осталась надпись «Почта», стояли два грузовика с крытыми кузовами, куда запрыгивали немецкие солдаты. За погрузкой, широко расставив ноги, наблюдал офицер в высоких хромовых сапогах. Рядом с ним топтался высокий молодой человек в явно
