этого мне уж не дойти. Стар стал. Вам, молодым, дорога, пути новые.
— Вы, Матвей Тимофеевич, больше нас испытали, больше повидали в жизни. Недаром вас приглашают выступать перед людьми.
— Оно-то да. Но вот хочется посмотреть, а что же дальше будет. Как жизнь повернется. По себе знаю — жизнь штука сложная. И теперь так еще сложнее.
— Почему? Наоборот, лучше стало жить, верно?
— Я не про то. Одних фрицев побили, а ныне, что ни возьмешь газету, все новые им подобные появляются. И откуда только берутся! Жаль, постарел. А хотелось бы вместе с вами в одном строю стоять. Да…
Коноплин смотрел на старика, бодрого еще душой и телом, но сознающего, что годы идут и прошлое никогда уже не возвратится, ему и жаль было старости Матвея Тимофеевича, и в то же время необычайная симпатия к этому неунывающему человеку, который сожалел лишь об одном, что не может встать в строй вместе с молодыми, овладела Коноплиным.
— Да… — повторил Матвей Тимофеевич. — Вам дорога, вам жить. Ну да в случае чего и мы, старики, еще пригодимся. На печке сидеть не будем. Эх, помнится, жаркое дело было под Орлом! Это в гражданскую. Тогда я в группе Орджоникидзе бывал. Рядовым. Трудно поначалу, да как даванули, куда там! Беляки не выдержали, тронулись на юг. А тут Касторная, Буденный подоспел. Тогда-то я тоже малость отличился.
— А как получилось? — поинтересовался Коноплин.
— Не торопись, — остановил его Матвей Тимофеевич. — А потом за конницей едва поспевали. До самого Ростова. Да… Ну, а потом Перекоп, Чонгар. Вот тут-то я и обалдел малость поначалу, когда мне орден дали. Простой боец, а тут тебе такой орден!
— За что?
Матвей Тимофеевич поднял на Алексея глаза:
— Вот молодость! Все торопится! За дело, значит!
Потом он снова опустил глаза к костру.
— А как же вы в Отечественную войну попали на фронт? — спросил Коноплин. Хотел сказать, что возраст был уже у Матвея Тимофеевича немалый, да вовремя сдержался.
— Так вот и попал. Не попал, а сам пошел. В ополчение.
Он опять помешал прутиком угольки.
— Было под Вязьмой дело. Худо было. Война совсем другая, чем в гражданскую. Окружали нас. Тут уже я у Рокоссовского был. Не при нем, конечно, а в одной роте его армии. Тут-то и второй орден заслужил.
— Да как же, расскажите!
— Как, как! Пошли на нас танки, много танков. Иные из молодых, необстрелянных дрогнули, не выдюжили, попятились. Вот и остался при пулемете я один. А тут танк прямо на меня. Лег я на дно окопчика и пулемет не забыл с собой прихватить. Прогрохотали гусеницы над головой. Думаю, пусть себе в наш тыл прет. Там его артиллеристы встретят. А сам пулемет на бруствер. Ну и полоснул по немецкой пехоте как следует. Залегли. То ли кто передал ушедшему танку, то ли это был другой, слышу, грохот надвигается. Я опять с пулеметом на дно окопа. «Поутюжил» окопчик, поганец, ушел. Думал, мне каюк. А окопчик добрый был, глубокий. Сам рыл. Позасыпало землей, да отряхнулся и снова пулемет на бруствер. И опять немцы которые полегли, которые назад побежали.
— Здорово! — не удержался Коноплин. — Вот ведь как! Один, а…
— Чего один? Где-то и другие были. Я-то не слышал, а были, конечно. Одному бы не сдержать фрицев.
Матвей Тимофеевич задумался о чем-то своем, все помешивал едва тлеющие в костре угольки.
— Так-то, Алеша. Всякое бывает. Жизнь — штука сложная, — повторил он. — Уметь надо ее прожить с пользой для всех, не для себя одного.
И неожиданно Матвей Тимофеевич переменил тему:
— Да ты не унывай! Чего старика слушаешь? Ты бы на реке лучше, вон с теми. А вообще-то, — покрутил он головой, — девок что звезд на небе. Найдешь кого надо. Только ищи да не отступай! — с хитринкой в глазах взглянул он на Алексея. — Ищи, брат, и найдешь. Так-то.
И тут же спохватился:
— Господи, боже мой! Уха-то перестоялась! Заболтались, дурные! Кричи скорее своих, спешить надо!..
«ДЕВЯНОСТО ДЕВЯТЫЙ»
— Женька! Сегодня мы увидим надоевшего тебе девяносто девятого! — с порога заявил Коноплин. — Вечером на совещании.
— Какое еще совещание? Любят у нас время отнимать! — с досадой ответил Ладилов. — Хорошо, у кого жена. Если повздорили, есть веская причина скрыться из дому. А нам, холостякам? Летом только и погулять!
— Ты и зимой об этом не забываешь, — съязвил Алексей.
Евгений в одних трусах — после душа — лежал на кровати.
— Все-таки давай вздремнем часок-полтора. Успеем насовещаться.
— Нет. Буду новые донки готовить.
— Опять на рыбалку?! Повар в столовой предоволен, наверное. Регулярно подкармливаешь свежей рыбкой. А мы с Элей решили в воскресенье поехать на катере на остров. У них вылазка или как ее там, культпоход. Между прочим, Ира намекала, чтоб и тебя пригласить. Тут уж я свою инициативу проявил.
— Нужна мне твоя инициатива! — нахмурился Алексей. — Нет, я на зорю поеду. Искупаться и там сумею.
Ладилов зевнул, отвернулся к стене.
— Как хочешь. Смотри сам. А перед совещанием толкни меня. Еще просплю.
— Хорошо.
Алексей возился с удочками неподалеку от гостиницы у сарайчика, в котором уборщица разрешила хранить рыболовные снасти. Проверял лески, менял крючки. Решил покрасить заново удилища — зеленая краска была припасена заранее. Он увлекся и не заметил, как какой-то человек остановился на асфальтовой дорожке, приложив руку ко лбу наподобие козырька, и, прищурив глаза, внимательно присматривался к нему. Потом направился к сарайчику.
— Бог в помощь, Леша! А я смотрю, кто это свои удилища на солнце разложил?
Коноплин оглянулся. Перед ним стоял Матвей Тимофеевич.
Старик принарядился. Черная пара ладно сидела на все еще стройной фигуре. На левой стороне пиджака два ордена «Красного Знамени», три медали.
Коноплин отставил краску, поздоровался.
— Вы, Матвей Тимофеевич, по-парадному сегодня. Опять торжество какое?
— А как же! — улыбался старик, а сам нагнулся, рассматривая разложенные снасти. — Щучиные не стоит брать на реку. У нас редко попадается. — Он потрогал пальцами крючки. — На голавля достань кованых. Или я тебе дам. Да… На парад — к вашим ребятам иду. Пригласили. Ваш замполит, чернявый такой, разговорчивый, позвал на встречу с солдатами. О гражданской рассказать, — он прикоснулся рукой к ордену на красной розетке, — и о последней, Отечественной, — его рука закрыла оба ордена. — Машину, говорит, вышлю. Да я раньше выехал трамваем. Из-за одного старика еще машину гонять! Сам доберусь.
Матвей Тимофеевич улыбался. Видно, был в хорошем настроении.
— Наверное, часто приходится выступать? — поинтересовался Алексей.
— Хватает.
— Так ведь трудно, времени сколько тратите!
— Надо. Ребятам это надо, — посерьезнел Матвей Тимофеевич. — А мне что, пенсионер, время всегда найдется.
