Шишкова, потом снова «западники» — Бальзак, Флобер, Хемингуэй. Потом Шолохов, снова журналы. С нетерпением ждал воскресенья. Рыбалка поможет отвлечься.
На этот раз получилось совсем не так, как он рассчитывал.
Началось все в субботу.
Евгений надел новую сорочку, новый галстук. Покрутился перед зеркалом, спросил:
— Не хочешь со мной? Ну, оставайся. Я двинулся.
Алексею в библиотеку идти не хотелось. В город — тоже. Долго ходил по аллее у гостиницы, потом решил отправиться в свою комнату, подготовить снасти для воскресной рыбалки. И у самых дверей остановился, не веря своим глазам. Навстречу шли двое.
— Я же говорил, поймаем дома! Где ему еще быть? — громко заявил Евгений.
Эля уже издали улыбалась:
— А мы к вам в гости. Можно?
Алексей смутился.
— Пожалуйста! Только… — Он переглянулся с Евгением. — У нас не очень убрано.
— Я на несколько минут.
«Мы к вам в гости» и «Я на несколько минут», — как это понять?
Евгений объяснил:
— Вот знает же, что рыбалкой увлекаешься. Потащила меня в гостиницу, хотела даже заставить искать, если бы тебя не оказалось дома.
В комнате посидели немного. Эля приглашала ехать на рыбалку всем вместе на лодке. Ее дедушка, Матвей Тимофеевич, обещал сварить свою знаменитую уху.
Когда оба проводили девушку до трамвая, Евгений признался:
— Понимаешь, рано вставать, сидеть недвижимо на реке — не по мне. Заставила. Говорит, дедушка нас тоже на реке вместе видел, сам предложил — зови друзей. А я не рыбак. Что мне, притворяться, что ли?
В воскресенье перед рассветом он долго не хотел расставаться с одеялом, чертыхался:
— И кто эту рыбу выдумал? Пропади она пропадом!
Только на реке, пока ждали Элю и Матвея Тимофеевича, Ладилов стих.
Дедушка оказался кряжистым, еще крепким стариком. Ему едва ли можно было дать больше пятидесяти лет, хотя на самом деле Матвею Тимофеевичу было под семьдесят.
Знакомясь, Коноплин удивленно смотрел на старика. Он назвался Захаровым. Умные, глубоко посаженные глаза. Почему-то такие знакомые!..
И вдруг вспомнил: клуб, портрет на стене, подпись: «Лучший производственник Захаров М. Т.».
— Матвей Тимофеевич! — воскликнул Коноплин. — Это же вы на стене висите!
Старик хохотнул:
— Вроде пока стою. На земле у лодки.
Коноплин смутился.
— Я не так сказал. В заводском клубе портрет ваш на стене вывешен.
— Это другое дело. Было такое, — согласился Матвей Тимофеевич. — Ну, байки потом будем говорить. Зорю провороним. Пошли в лодку!
Когда начали усаживаться в лодку, Евгений засуетился, помогая Эле. Матвей Тимофеевич покосился на него живыми глазами, пытливо смотревшими из-под густых седых бровей:
— Ты, малый, не суетись, не мельтеши. Внучка у меня сама знает, что делать.
На востоке зарозовела узкая полоска неба. Лодка быстро шла вниз по течению. Коноплина на веслах сменил Ладилов.
Матвей Тимофеевич за всю дорогу нарушил молчание лишь один раз:
— Не трать силы попусту! Далеко весла выносишь. И не опускай их глыбко!
«Въедливый старичок!» — решил про себя Ладилов.
Матвей Тимофеевич не спросил, кто из ребят по-настоящему увлекается рыбалкой. Но угадал безошибочно. С ним осталась Эля. Алексею он указал место ближе к плесу, который образовался у поворота реки.
— Пару донок закинь. Есть? А то у меня возьми. Еще удочек пару — на красноперку или голавля. Это для ухи. А ты, паря, — повернулся он к Евгению, — шагай-ка на плес, вон к той колдобине, где кусты. Видишь? Тебе самый раз. Нахватай плотвицы. А через часок-полтора займемся костром. Уху зачнем варить.
Евгений сидел у кустов, посматривал в сторону старика. «Такому дай командовать — свету не увидишь!» — злился летчик.
Вдруг заметил — запрыгал поплавок, пошел в сторону. Потянул удилище без надежды на успех. Почувствовал, как натянулась леска, и неожиданно для себя вытащил порядочного подлещика.
Пока насаживал наживку, бесшумно подбежала Эля.
— Дедушка ведро прислал, — шепотом сказала она. — Что он, говорит, в подол, что ли, рыбу будет ссыпать.
— А он видел, как я рыбину поймал?
— Видел. Да здесь такое место, что без плотвы уйти невозможно. Смотри, смотри!..
Поплавок был уже под водой. Евгений дернул удилище. Крупная рыбина вынырнула из воды, описала в воздухе плавную дугу и плюхнулась в реку.
— Ушла! Ты мягче тяни, спокойнее. Ни пуха тебе ни пера!
Рыбная ловля становилась занятной. Евгений еле успевал менять наживку.
А потом варили уху. Матвей Тимофеевич готовил ее сам, никому не доверил.
Сначала в воде кипела «мелочь». Так он назвал наловленных Евгением плотвиц, хотя Ладилову его рыба казалась весьма крупной. Затем нарезал двух красавцев голавлей, которых успел поймать неизвестно когда — никто не видел. И у Коноплина оказался один голавль, только поменьше.
В костре весело трещали сучья. Из ведра парило. Ладилов понюхал воздух, закрутил головой:
— Не дело. Еще немного, и из-за такого запаха сырую рыбу начну жевать. Пошли искупаемся?
— Валяйте. Солнышко хорошо греет, — согласился Матвей Тимофеевич. — Только от донок подальше отойдите. Вон, за плес. Там дно золотое. Сам испробовал, как же.
Евгений первым прыгнул с обрыва. В воде гоготал, дурачился. Нырнул, за ногу потянул Элю на дно.
— Волосы намочишь!.. — кричала она, но слышал ее лишь Алексей.
Эля окунулась с головой. Но не обиделась. Смеялась весело и задорно.
ЖИЗНЬ — ШТУКА СЛОЖНАЯ
Алексей поплавал немного, вылез, пошел к костру.
— Ты чего, Леша, накупался? — удивился Матвей Тимофеевич. Он оглянулся на плес. Оттуда доносились веселые крики. — Рано будто. И уха не готова.
Он помешал прутиком угли под ведром с ухой, помолчал.
— А я в молодости не такой был. Не ушел бы первым. Да ты не унывай! Девок что звезд на небе! Правда, солнышко меж звезд только одно. И светит и греет. И в жизни… Только не огорчайся. Пускай лучше обожжет. Так-то.
Алексей не совсем понимал его слова. Да и особенно не прислушивался. Почувствовал прохладу, отошел в сторону одеваться.
И тут же Матвей Тимофеевич позвал его:
— Леша, иди-ка ко мне! Посидим, поговорим!
Когда Коноплин присел с ним у костра, старик деревянной ложкой попробовал уху, причмокнул:
— Важнецкая получается! — Потом уже посмотрел на Алексея. — Ты, говоришь, прежде в деревне жил?
— Да. До семнадцати. Потом вот авиация.
— Авиация — хорошо. Только холодно вам там, наверху? — показал Матвей Тимофеевич ложкой на небо.
Коноплин усмехнулся:
— Ничуть. На большой высоте и летом температура низкая. Да одежда у нас теплая, холод не возьмет.
— А-а. Я как-то взглянул наверх, увидел две серебристые точечки — самолеты, значит, а за ними такие белые линии. Это что, газ?
— Нет. Инверсия. От работы турбин. Горячий газ от турбин идет, а там, наверху, мороз. Вот и конденсируются пары, — как мог проще объяснял Алексей.
Матвей Тимофеевич покрутил головой:
— Ну, до
