не выйдет. Ты не можешь оскорбить меня настолько, чтобы ранить. Этот разговор дался мне совсем не просто, даже не думала, что я готова абсолютно ко всему. Можешь называть меня шлюхой, блядью, пытаться унизить, можешь даже ударить, имеешь право, мне уже все равно. Я не приму это близко к сердцу и не буду потом реветь в подушку, я это заслужила. Если тебе станет легче, можешь в меня чем-нибудь швырнуть, но я не буду испытывать стыд и вину за то, что сделала. Мне было хорошо с ним. Я поступила подло, но именно этого я хотела. Если считаешь, что вопросами про секс унижаешь меня — продолжай. Я серьезно. Душил? Было пару раз, но не всерьез, так, всего лишь игра. Еще брал за волосы, связывал руки, трахал на столе, в душе и на полу, кусал и сжимал все, что только можно. Хочешь еще?
Андрей растерян: смотрит на меня, и я вижу, как лампочки одна за одной потухают. Остается лишь одна, и свет от нее лишь подрагивает. Злости нет, есть опустошение и печаль.
— Ты похожа на него. И в тебе, и в нем есть безумная гордость, такое ненормальное чувство собственного достоинства, которого становится только больше, сколько бы гадостей ты о себе не услышала, сколько бы не сказала. И смотришь ты сейчас точно также, как смотрел бы Дима, если бы я говорил так с ним. Высокомерно, с безумной верой в себя и свою правду, с издевкой и вызовом.
Андрей больше ничего не говорит, выходит из кабинета. Я же иду в гардеробную и забрасываю в маленький чемодан самое необходимое, ищу свои документы и складываю ноутбук. Андрея я нахожу на кухне, как и предполагала, он сидит на высоком стуле над бутылкой коньяка. Опрокинув очередной стакан, Андрей смотрит на меня: последняя лампочка погасла, он уже не злится. Страданием пропитана вся атмосфера в комнате, это я принесла его сюда и сбегаю, мне жаль, что все так.
— Нам нужно поскорее подать на развод, — говорю я.
— Почему? То есть я хотел сказать, не стоит торопиться. Я перегнул палку, прости, я не имел права с тобой так разговаривать. Разозлился и сказал много лишнего. Не знаю, что делать, но ведь развод не единственный вариант: мы могли бы уехать и начать все сначала. Мира, я ужасно люблю тебя.
К такому я точно не была готова. Идя сюда, ожидала криков или споров, может скандала, я хотела бить посуду, что-нибудь крушить или же спокойно обговаривать подробности развода. Андрей поставил меня в тупик, я даже не сразу отвечаю:
— Мы должны развестись. Если ты не пойдешь со мной, я сама подам заявление, будет дольше, конечно. Андрей, ты меня никогда не простишь, не ври себе.
Я ухожу на парковку, а потом думаю, что как-то некрасиво уезжать на «Порше», который подарил мне Андрей. Вызываю такси, а пока оно едет, набираю еще один номер.
— Ну что? — мгновенно отвечает Дима.
— Сказала.
— И как он отреагировал? Мира, все в порядке?
— Да в каком порядке? Понятно, что не обрадовался. Меня за волосы не таскал, да ты и сам знаешь, что Андрей слишком порядочный. Я хотела сказать вот что: если ты думал, что раз мы разводимся, то это автоматически значит, что мы с тобой теперь пара, это не так. Сейчас я не готова к отношениям. Мне нужно время разобраться с тем, чего я хочу, как мне дальше жить. Думаю уехать куда-нибудь на пару недель, мне нужно сменить обстановку.
— Я все понимаю. Куда поедешь?
— Скорее всего домой. Я там не была уже год, приеду без приглашения и так с порога: привет, мам, я развожусь, — глупый смех вырывается из груди.
— Можно я буду тебе иногда звонить? Обещаю быть ненавязчивым.
— Ладно, только будем говорить о будничных вещах, и, прошу, не дави на меня. У меня сейчас такая каша в голове.
— Обещаю. Хорошей дороги, Мира, я буду скучать.
Глава 23
С порога, конечно, не кричу о разводе, меня, кстати, не сильно рады видеть. Я приехала домой в воскресенье, сегодня все дома: папа забирает у меня чемодан и обнимает с таким лицом, словно я себе на лбу татуировку набила. Мама чуть не роняет пульт от телевизора и так выпучивает глаза, что, кажется, выпадут из глазниц. Сестра, ей четырнадцать, подходит и без стеснений спрашивает:
— А ты здесь откуда?
— Приехала в гости к любимой семье, — тащу ее в объять и обнимаю, пока она не обнимает в ответ. — Неужели никто не рад меня видеть? Привыкли, что у вас одна дочка живет, второй даже радоваться не надо?
— Мира, мы очень рады, но почему без предупреждения? А Андрей с тобой? — спрашивает мама и тоже подходит поцеловать меня.
— Нет, я одна. Решила сделать сюрприз.
— Отличный сюрприз, сейчас на стол накроем, — говорит папа. — Я сегодня картошку с мясом запекал, будешь?
— С удовольствием.
Прохожу в зал и плюхаюсь на диван. Возвращаться домой, когда давно тут не живешь, странно. Процентов на сорок все новое: эти изменения делали, когда я уже училась и редко бывала дома. Например, новые обои в зале, новый телевизор, перестановка диванов, перепланировка в коридоре. Теперь я не знаю, где что лежит: если надо бумажка и ручка — спрашивай, если полотенце или крем для рук — тоже. Самые интересные чувства в моей спальне, она уже не моя. Здесь пять лет живет одна Лада, она и сделала все под себя. На комоде ее вещи, на полках ее книги и учебники. Только наши детские фотографии и двухъярусная кровать напоминают о том, что когда-то мы жили вместе. Я спала всегда сверху, пряталась, как в домике на дереве, мне было уютно на высоте. Там я писала свои первые рассказы, мечтала о том, что стану писательницей, и о настоящей любви. Прохаживаясь по родному дому, я чувствую ностальгию и грусть. Как все просто было раньше, когда я была маленькой и самая большая проблема заключалась в том, какую кофточку надеть и как выучить стих по литературе.
— Мира, господи, ты что еще одну сделала? Рыба что ли какая-то? — мама с опаской смотрит на мою руку.
— Да, золотая рыбка, исполняющая желания, — на распев говорю я.
— Отвратительно, — кривит губы мама. — Никогда не пойму, зачем ты это делаешь. У тебя уже так много татуировок, ну зачем? Куда ты рыбу эту еще ужасную? Еще и место такое видное! Больше всего, конечно, девок этих страшных
