за нос. Дурили, а я ничего не видел и не понимал. Вика — душегуб!
— Зачем? — повторяю я свой вопрос уже вслух. — Зачем вы все это делаете?
Вика качает головой.
— Тебе не понять, — отвечает она настолько спокойно, что я срываюсь.
Меня бесит ее безучастность. Ее безэмоциональное выражение лица, пустые глаза. Отстраненная поза. Пистолет в ее руках, который она держит так легко, будто тот ничего не весит.
Эта не та Вика, которая была рядом со мной последние несколько месяцев.
— Так попытайся объяснить! — кричу я, уже не думая о том, что на мой крик могут слететься другие люди, которые не будут вежливо просить меня вернуть украденную вещь на место. — Люди!.. Там!.. Умирают!..Каждый чертов день!.. Это что, игра какая-то?! Ничего вот здесь, — я прижимаю к груди ладонь, — не екает, когда того, кого ты знала, закапывают за оградой?!
От злости сперло дыхание, я стараюсь отдышаться, меня трясет.
Сколько раз я лишь чудом избегал смерти? А сколько людей умерло у меня на глазах? Сколько раз я думал о том, что легче пустить себе пулю в висок и больше не мучиться? Или вздернуться где-нибудь на дверной ручке, к местным люстрам доверия нет. И из-за чего все эти страдания?
— Положи флэшку обратно, — говорит Вика, поднимая на меня пистолет. — Я не хочу тебя убивать.
Теперь уже головой качаю я.
— Что так труп. Что так. — Достаю из кармана флэшку и показываю ее Вике. — Хотя бы сдохну в попытке выбраться отсюда.
Вика разглядывает меня. Смотрит так, будто впервые видит, словно я для нее незнакомец, лица которого она не в состоянии запомнить.
— Это твое окончательное решение?
Черт.
Умирать страшно.
— Передумай, — говорит она, ее голова чуть наклоняется вперед.
И я снова слышу какую-то мольбу в ее голосе.
Но я устал. Сражаться за свою жизнь так утомительно.
— Раз так… мне очень жаль, — произносит Вика.
И на короткий миг я верю, что ей действительно жаль.
Зажмуриваюсь, ожидая выстрела. Но секунды тянутся резиной и ничего не происходит. И когда я приоткрываю глаза, чтобы осмотреться, меня оглушает хлопок выстрела.
Ноги подкашиваются. Я падаю на пол. От страха немеет все тело, холод разливается от сердца до самых кончиков пальцев на руках и ногах. И я не могу понять: больно мне или нет? Чувствую ли я еще хоть что-то или уже ничего не чувствую? И жив ли я, раз могу задаваться этими вопросами?
— Костя!..
Чужой голос звучит глухо, с легким придыханием.
— Эй, вставай!.. Ты не помер!..
Верить ли этому утверждению? Или же просто лежать с закрытыми глазами, позволяя телу раствориться в этой удушающей тишине?
— Костя, чтоб тебя!..
Ладно. И незачем так орать.
Открываю глаза, мир на удивление четкий, но какой-то блеклый. А я определенно жив. Но если так, то кто стрелял? В кого стреляли? И кто пытается до меня достучаться?
Приподнимаюсь, опираясь локтями о пол. Смотрю в сторону двери. Там, на пороге, с широко раскрытыми глазами и окровавленными волосами на затылке лежит, в странной, неестественной позе, Вика. От ее вида к горлу от желудка поднимается тошнота.
Вика мертва.
— Костя…
Вика, минуту назад собиравшаяся выстрелить в меня, сама встретила свой конец от выпущенной в ее голову пули.
— Костя, соберись!.. — доносится из коридора.
Да, нужно собраться. Если снаружи кто-то услышал раздавшийся из дома выстрел, то в скором времени сюда может сбежаться целая толпа.
Пора уходить.
Стараюсь не смотреть на Вику, переступая ее тело. Но стоит только шагнуть за порог, как при виде спасшего меня человека желание бежать исчезает. Пастух был жив, но судя по расползающемуся на его рубашке кровавому пятну, конец его близок.
— Не смотри на меня так, — говорит он шепотом, ухмыляясь из последних сил. — Я был готов и к такому исходу. Как говорится: «За что боролся, на то и напоролся».
— Это она нас сдала, — произношу я, словно оправдываясь. — Все это время Вика докладывала на нас.
Пастух молчит. Наверное, ему уже не важно, кто нас сдал. Его революция потерпела фиаско. Прямо как у тех ребят из романа Виктора Гюго.
— Ты достал ключ?..
Показываю ему содержимое своего кармана.
Пастух бросает короткий взгляд затуманивающихся глаз на мою ладонь и кивает.
— Молодец, я знал, что у тебя выйдет.
— И что мне теперь с этим делать?
— Бежать. — С каждой секундой говорить ему становилось все сложнее. Жизнь покидала его измученное тело. — Беги к колесу обозрения. Там неподалеку есть заброшенные стоки. Я подготовил себе место…
Пастух кашляет, кровь окрашивает его белеющие губы грязным алым цветом.
Мне уже все равно, что он подготовил место для себя. Плевать и на то, что он не успевает сказать мне своих последних мыслей. Его взгляд тускнеет, когда с губ срывается короткий вздох.
Похожий на вздох облегчения.
Его борьба закончилась здесь и сейчас, а моя… моя все еще продолжается.
И я бегу, оставляя позади себя затихающие канонады автоматных очередей.
Воспоминание тринадцатое — Товарищи
«Пожалуй, Вика мне нравилась».
Такая вот мысль внезапно посещает мою голову в перерыве между сном и…сном. Да, она мне нравилась. Чем? Сложно ответить. Не сказать, что красавица неземная, но что-то в чертах ее лица меня цепляло. Поначалу. А потом я просто привык к ней. К ее внешности, к ее голосу, к россыпи веснушек на щеках и носу, и к рыжим волосам. К нашим разговорам. Благодаря ей мне удавалось отвлечься и забыть о том, что мир не ограничивается лагерем и городом вокруг нас. Но иногда мне все равно казалось, что другой жизни, которая была у меня там, на поверхности, никогда не существовало. Будто все, что происходило когда-то там, лишь плод моего воображения. Больного воображения. Ведь когда люди начинают рассуждать на тему того, а существуют ли они на самом деле, можно с уверенностью заявить, что в момент, когда подобные мысли посещают их головы, они начинают сходить с ума.
Терять рассудок.
В убежище Пастуха темно и сыро, затхлый запах, пропитавший стены, уже никогда не выветрится, даже если все вокруг промыть хлоркой. Но стоит отдать Пастуху должное, он подготовился на случай неудачи: здесь есть еда, немного питьевой воды, какие-никакие удобства. И если бы он только был более удачлив… но удача улыбнулась мне. И только мне. Поэтому я уже несколько дней бревном лежу в этой каморке, в ожидании, что вот-вот за мной придут. И я наконец-то услышу шаги, эхом разносящиеся по стокам, и даже не попытаюсь сбежать — сил
