люди с таким же мнением о ней. Новая квартира – способ всего этого избежать.
Но тут нахлынули непрошеные вспоминания о том, как она растянулась без чувств на полу в Большом зале суда высшей инстанции. Как готовить возвращение в Лондон, когда не знаешь, не настигнет ли ее опять паническая атака вроде той? От одной мысли об этом у нее отчаянно заколотилось сердце. Пип вцепилась в вешалку и стала медленно дышать, вспомнив науку о преодолении приступа. Потребовалось добрых десять минут, чтобы овладеть собой. За эти бесконечные минуты она совершенно обессилела, в душу опять заползло отчаяние. Дело идет на поправку, но понадобится невесть сколько времени, прежде чем можно будет уверенно сказать, что она исцелилась.
31
Каждый день Эвелин завтракала миской кукурузных хлопьев. Она даже их не любила, просто, когда впервые заглянула в онлайн-магазин, кукурузные хлопья оказались единственным, что пришло ей в голову. Оказавшись в ее корзине, они там и остались. Эвелин знала, что заказ нетрудно изменить, но не хватало энергии, даже чтобы подумать об этом. Гораздо проще было неделя за неделей заказывать одно и то же: хлеб, молоко, яблоки «гренни смит», консервированные сардины, сливочный сыр «Филадельфия», сливочные крекеры «Джейкобс» и кукурузные хлопья. Скучный, зато неопасный для жизни рацион. Каждую неделю она давала себе слово слегка обновить продуктовую корзину, но все оставалось по-прежнему.
Доев утреннюю миску хлопьев, Эвелин услышала стук в дверь и вздрогнула. Она никого не ждала. Николас обычно навещал ее по воскресеньям, еду доставили вчера. Больше никто никогда к ней не стучался.
Она убрала миску в раковину с грязной посудой, которую никак не решалась помыть, с мыслью, что ее беспокоят по какому-то мелкому поводу, не стоящему того, чтобы тащиться к двери. Кухня находилась в глубине дома, никто не мог знать, что она там. Она понесла к холодильнику картонный пакет молока.
Стук в дверь повторился, в этот раз он сопровождался другим звуком. Эвелин замерла и прислушалась. Это был женский голос.
– Мисс Маунткасл! Вы дома? Мне очень нужно с вами поговорить.
Эвелин зашаркала к двери. Снаружи звякнула крышка почтового ящика. Что за наглость! Кому понадобилось окликать ее через дверь? Что с уважением к чужой частной жизни? На этот счет, как она знала, еще сохранялись кое-какие правила.
Но одновременно в ней проснулось любопытство. Кому так приспичило с ней поговорить, чтобы улечься перед ее дверью на виду у прохожих, лишь бы привлечь ее внимание? Что за срочная важность?
Эвелин помимо воли приблизилась к двери. Человек за дверью постучал еще раз, громче прежнего. Снова открылся почтовый ящик. Эвелин увидела два глаза и, кажется, нос.
– Мисс Маунткасл! – повторил бестелесный голос. – Вы дома?
– Иду! – недовольно отозвалась Эвелин. – Потерпите же вы!
Ящик захлопнулся, стук прекратился. Подойдя к двери, Эвелин уже протянула руку, чтобы отодвинуть засов, но одумалась. Она не знала, кто ее домогается. Да, женщина обратилась к ней по фамилии, но узнать ее фамилию не составляет труда. Маунткаслы жили в этом доме более восьмидесяти лет. Достаточно было задать пару вопросов, чтобы выведать подробности и выдать себя за давнюю знакомую. Николас всегда предостерегал ее насчет мошенников. Откуда ей знать, вдруг за дверью мошенница? Эвелин отдернула руку от засова.
– Что вам надо? – крикнула она.
– Просто поговорить, – ответил голос.
– О чем? – спросила Эвелин с растущим недоверием.
– Кажется, у меня тут кое-что принадлежащее вам, – ответила женщина.
Эвелин вынуждена была признать, что женщина – вряд ли мошенница, хотя плохо представляла, чем выдают себя мошенники. У женщины был хороший, четкий выговор с легким местным акцентом. Но Эвелин все еще испытывала скепсис. Она уже много лет практически не выходила из дома, поэтому ей трудно поверить, что к этой женщине попала какая-то ее вещь, но теперь ей очень хотелось это проверить – на что женщина, если она мошенница, и возлагала надежды. Эвелин решила проявить осторожность.
– Вот как? – отозвалась она без малейшего интереса, как ей казалось.
– Да. Это дневник за 1983 год.
От этих слов Эвелин слегка пошатнулась и схватилась за дверную ручку, чтобы не упасть.
– Я работаю в благотворительной лавке «Доброе сердце», – продолжил голос.
Дальнейших объяснений Эвелин не понадобилось. Она отодвинула засов, повернула защелку и открыла дверь. На пороге, на почтительном расстоянии, стояла молодая женщина, та, что рассматривала ее окна. Эвелин дала ей примерно тридцать лет, хотя она выглядела не по годам измученной. От карих глаз и узкого рта струились вниз морщинки, скулы резко выпирали, хотя создавалось впечатление, что раньше ее лицо было полнее. Темные волосы до плеч были аккуратно причесаны, но она все время их трогала, как будто боялась, что они растрепались. Можно было бы назвать ее хорошенькой, если бы не изможденный вид.
– Дневник у вас? – спросила Эвелин без дальнейших церемоний.
Женщина, не ждавшая такой прямоты, послушно кивнула, прикусив нижнюю губу. Эвелин решила, что дневник лежит в ее матерчатой сумке, перекинутой через плечо, но гостья не спешила ее снять и передать сокровище владелице.
– Можно мне войти? – спросила женщина. – Я бы очень хотела немного с вами поговорить.
– О чем? – спросила Эвелин, все еще протягивая руку за дневником.
Женщина убрала за ухо непослушную прядь волос, переминаясь с ноги на ногу.
– Вы Эвелин Маунткасл, актриса?
У Эвелин ускоренно забилось сердце. Эвелин Маунткасл, актриса. Эти слова разбудили в ней ностальгию, и такую сильную, что уголки ее рта дернулись вверх. Спохватившись, она превратила свои губы во всегдашнюю скорбную скобу.
– Да, это я, – горделиво ответила она.
Женщина улыбнулась, и от улыбки ее лицо вмиг помолодело, пропало впечатление изможденности.
– Я узнала об этом от матери. Выходит, вы были знаменитостью.
Эвелин пожала плечами.
– Разве что недолго, – ответила она. – Все это в прошлом, я больше не играю.
– Почему?
Прямой вопрос застал Эвелин врасплох. Она озадаченно нахмурилась.
– Так и не представилось возможности, – объяснила она.
Женщина задумчиво кивнула, все еще не делая попыток отдать дневник. Смелая, подумала Эвелин. Сама она тоже была не робкого десятка.
– А вы? Вы сказали, что служите в благотворительной лавке.
Женщина опять кивнула, в этот раз с непонятным Эвелин выражением лица. Что это было: разочарование своей жизнью – хотя в самой ее работе Эвелин не увидела ничего дурного – или тоска? Возможно, чувство утраты? Скорее последнее. На лице женщины читалось именно это чувство. Эвелин нетрудно было его распознать, потому что она сталкивалась с тем же самым всякий раз, когда смотрелась в зеркало.
– Но вам этого мало, – задумчиво продолжила Эвелин,
