была помогать ему, мне полагалась роль лоцмана, штурмана, кого-то в этом роде. Ему нужно было по работе съездить на юг, а у меня не было ни уроков, ни дел, так что можно было спокойно уехать из Барселоны и отвлечься ненадолго от телевизора и ругани с близнецами. Мы поехали в Гранаду по Коста-де-Леванте, только мы с ним вдвоем. Кажется, я помню вечерний запах жасмина и обжигающий ветер. Нам было весело, мы съели гаспачо и жареную рыбу в пляжном ресторанчике в Альмерии, а потом он отвез меня на красивый нудистский пляж с белым песком на Кабо-де-Гата. Мы вместе искупались, он сделал много моих фотографий. Вечером он пообещал, что завтра мы будем в Гранаде, посмотрим на Альгамбру и сады Хенералифе. В отеле нам дали ключи от номера, и я заметила, как парень на ресепшене подмигнул носильщику – может, решил, что я его девушка. Я рассмеялась. Дальше помню плохо. Не помню, большая у нас была комната или маленькая, стены белые или в цветочек, был ли там стол или диван. Может, я стерла все это из памяти: дальше было столько ночей, что первую уже и не вспомнить. Я спала и вдруг почувствовала тяжесть на постели возле себя. Его руки касались меня, гладили. «Не говори ни слова, я очень люблю тебя». Но я испугалась, его ладони сжались, больно схватили меня. Я застыла, стала плакать: я не хотела. «Не плачь, это очень приятно, вот увидишь». Он сделал мне больно, на простыне остались кровавые пятна. На следующий день мне было страшно открыть глаза, я думала: может, это кошмар, может, я все это выдумала, – но потом подняла одеяло и увидела кровь. Он тоже побледнел. «Скажешь, что у тебя начались месячные», – приказал он сухо, как будто ничего не случилось.
Я залезла под душ и долго-долго стояла под струями воды. Я чувствовала себя грязной, чудовищно грязной, и чем больше я старалась отмыться, тем грязнее казалась самой себе. Я была уверена, что все всё поймут, что у меня всё на лице написано, что я сейчас выйду из номера – и все станут показывать на меня пальцем и кричать: «Плохая, плохая». Но никто ни о чем не догадался, и он заставил меня поклясться, что я никогда никому не расскажу, потому что никто все равно не поверит. И я не рассказала, потому что думала, это не повторится, и потому что хотела забыть об этом. Лучше бы я рассказала, лучше бы всему свету раструбила. Я бы тогда сейчас не сидела тут взаперти и не ждала бы, пока пуля положит конец всему, что началось той ночью в Альмерии.
Я так и не увидела Альгамбру и умру, не увидев ее. Ну и хер с ней.
19. Эва Карраско
Эва торопливо спускается по улице Мунтанер. Она не знает толком, куда направляется, но с каждым шагом все сильнее раздражается и нервничает. Ее бесит бульдог, который усаживается прямо посреди тротуара и делает свои дела. Его держит на поводке элегантная дама в кремовом пальто, она демонстративно отворачивается. Когда бульдог заканчивает, женщина и не думает нагнуться над ним с пакетиком, она невозмутимо идет дальше. Эва обгоняет их, чтобы больше не видеть, смотрит вдаль, туда, где угадывается за барселонскими туманами невидимое море, и спрашивает себя, чем сейчас занят отец Барбары. Она боится, что совершила глупость, но переживает не только из-за того, что, возможно, ожидает теперь Мартина Борраса. На самом деле она не хочет оставаться в стороне. Барбара позвонила именно ей, из всех людей выбрала именно ее, и Эва не может подвести ее еще раз. Недостаточно просто предупредить Пепе Молину, чтобы не торопился и забыл о том, что она ему сообщила, потому что это была ошибка. Эва хочет быть на месте, когда ее подругу найдут: ей нужно избавиться от неприятного послевкусия последних четырех лет. И потом, Барбара ясно попросила: «Помоги мне».
Эва немного успокаивается, останавливается и достает из сумочки телефон, но ей не нравится звонить с улицы. Она заходит в бар, просит кофе с молоком, садится за мраморный столик у окна, медленно, цифра за цифрой, набирает номер, очень осторожно, чтобы не ошибиться. Она всегда боится ошибиться и ненавидит извиняться. Близнецы уж точно будут дома, говорит она себе, когда раздается первый гудок. За ним звучит второй, третий, Эва падает духом и ждет, когда включится автоответчик, но нет.
– Алло.
Говорит Нурия Солис, мать Барбары. Ее голос звучит пободрее, как будто его прополоскали под струей воды.
– Привет, это Эва.
Нурия явно удивлена, она медлит, а потом отвечает:
– Привет, Эва, ты что-то у нас забыла?
Эва мнется, ей хочется сказать: «Да, забыла сообщить, что ваша дочь жива». Но она молчит и вместо этого спрашивает, дома ли Пепе.
Голос Нурии звучит разочарованно, будто ей обидно, что она всего лишь посредник между отцом Барбары и ее подругой.
– Нет, ушел по работе, – отвечает Нурия.
Эва очень старается, чтобы все выглядело естественно.
– Дадите мне его телефон? Мне надо с ним поговорить.
Звучит чудовищно. Ужасно звучит. Надо было ей придумать какой-нибудь предлог.
Но Нурия ни о чем не спрашивает. Она уже привыкла к загадкам и умолчаниям вокруг, привыкла сидеть в уголке стола, к которому ее никто не приглашал.
– Минутку, извини, я на память не знаю.
Эва быстро открывает сумку, нашаривает ручку, но бумаги у нее с собой нет, только ежедневник, который ей не хочется пачкать. Парень с жутко прыщавым лицом приносит ей кофе – чересчур крепкий, молока пожалели. Она взмахивает ручкой, прося лист бумаги, но парень не понимает. Выглядит он туповатым.
– Мне нужен листочек, – говорит Эва.
В трубке звучит голос Нурии.
– Нашла, ты записываешь?
– Минуточку, – просит Эва, вскакивает и сама хватает салфетку с соседнего столика. – Да, пишу.
Нурия медленно диктует номер, будто бы ей тяжело читать, будто она отвыкла.
Эва записывает. Номер кажется ей знакомым, она его словно уже где-то видела.
– Повторите, пожалуйста, – просит она.
Нурия диктует, голова у Эвы идет кругом, она вскрикивает, неловко распахивает сумку, телефон летит на пол. Она открывает ежедневник и лихорадочно ищет номер, с которого звонила Барбара. «Не может быть, – говорит она себе, сверяя номера. – Это ошибка. Не может быть. Это невозможно». Но номера совпадают.
– Эва! Эва! Все нормально? – звучит издалека голос Нурии Солис. Она испугалась, услышав крик Эвы и звук падения телефона, может, решила, что Эва шла по улице и попала в аварию.
Эва нагибается,
