накрывает мои пальцы на ручке, поворачивает и заставляет меня сделать еще шаг. Внутрь. В полутьму.
У нас в подъезде две двери. И между ними пространство в метр. Оно темное, тесное. Вдвоем не хватает места. Разве что стоять, прижавшись.
– Ты охерел? – шепчу я, упираясь ладонями в горячую грудь, чувствую, как он начинает дышать чаще и глубже, хочу убрать руки, но некуда. Пытаюсь нащупать ручку внутренней двери, но Миша мне не дает. – Иди отсюда! Видеть тебя не хочу!
– Я хочу.
Он наклоняется, наваливается на меня, утыкаясь носом в волосы, шумно вдыхает:
– Пахнешь шалманом.
– Не нюхай! Отпусти меня, гад!
– Не могу, малех.
– Еще как можешь, – шиплю я, напрягая мышцы, чтоб отодвинуть от себя, оттолкнуть, но он не реагирует вообще! Только наваливается еще сильнее, и мне теперь трудно дышать, и тяжело стоять, и его горячее тело, его запах ослабляют меня, кружат уставшую голову, сводят с ума. – Три месяца как-то смог!
– Не смог, малех, не смог…
Руки его ложатся на бедра, тянут юбку вверх, и каждое касание, каждый сданный в борьбе сантиметр голой кожи, искрит электричеством так, что становится физически больно. Он меня гладит, а мне больно! До внутренней дрожи, до подламывания коленок!
– Нет! Нет! – я уже понимаю, что будет дальше, чего он хочет, и это осознание дополнительно жахает по дурной голове, сразу включая уже, казалось бы, давно забытые центры удовольствия.
Мое тело помнит его. Хочет его. Так хочет! Невыносимо просто! И он это чувствует, настойчивый гад! Он это прекрасно считывает! И потому движения его вообще теряют осторожность, молния толстовки скользит вниз, открывая беззащитную грудь с острыми от возбуждения сосками. Он смотрит на них своими чернущими в полутьме подъезда глазами, ругается чуть слышно, затем просто подхватывает меня под попу, подбрасывает выше, так, чтоб достать до груди губами. Я уже не сопротивляюсь. Это бессмысленно и глупо. Этот гад все видит, все понимает. Он уже победил! Он уже выиграл войну!
Его губы на моей груди воспринимаются как ожог. Я выгибаюсь и стукаюсь затылком о дверь, но боль не приносит охлаждения. Нет! Наоборот, все больше дурею, все больше схожу с ума! Он всасывает один сосок, пронзая меня электричеством, так, что я сдавленно шиплю и ругаюсь. И, кажется, все еще умоляю его отпустить. Потому что искры перед глазами невыносимы. И трясет, и сердце уже в животе где-то отдается, и мне стыдна и страшна мысль, что он сейчас, буквально через секунду поймет, что я готова кончить от одной только этой ласки!
Миша отпускает мою грудь, держит под ягодицы одной рукой, кусает шею и плечо, и дергает молнию на джинсах. Мои тонкие стринги – никакая не преграда, а его член, ворвавшийся в готовое уже к нему тело, неожиданно больше, чем я запомнила. А, может, это потому, что не было никого после него? Я опять выгибаюсь, чувствуя боль и растяжение, и это тоже жжет.
Миша замирает на мгновение, ловит мой поплывший взгляд, гипнотизирует, не отпускает. У него жесткое, жестокое даже лицо, и щетина черная, и виски выбриты сильнее, и морщинки в уголках глаз, и как я все успеваю разглядеть за эту секунду в полутьме? И почему я вообще рассматриваю? И почему мне хочется провести пальцами по его губам? Ощутить их неожиданную мягкость, на контрасте с жесткой щетиной? И почему я падаю в водоворот его взгляда, тону в нем? Не понимаю, не анализирую. За секунду разгоняюсь, разгораюсь до тысячи ватт, и только безмолвно сжимаю кулаки на его рубашке.
– Ведьмочка моя, – хрипит он, не отрываясь от моего лица, словно что-то невозможное, нереальное видит, – скучала?
Я только головой мотаю отрицательно.
Не скучала. Нет.
Умирала.
Умерла, практически.
Но хрен я тебе об этом скажу!
– Скучала… – Мишино лицо прорезает улыбка, а потом он закрывает мне рот ладонью и начинает двигаться.
И я моментально теряю рассудок. В тот же миг.
Стискиваю его ногами, сама двигаюсь, лечу навстречу ему, кусаю пальцы, которыми он закрыл мне губы, и слезы по лицу текут неконтролируемо. Все смешивается. Все застывает и одновременно бешено движется. Само пространство вокруг нас, кажется, завихряется в дикой пляске.
Миша не отрывает от меня взгляда, смотрит, зрачки его расширены во всю радужку, каждое движение во мне настолько глубокое и жесткое, что я не могу сдерживаться.
И не собираюсь!
И теперь понимаю, насколько он правильно поступил, закрыв мне рот. Потому что мои стоны, пробивающиеся из-под его пальцев, кажутся до того громкими, что реально сейчас разбудят весь подъезд! Поэтому я не возражаю, когда его ладонь заменяют его губы. Наоборот, отвечаю с такой готовностью, что у Миши, кажется, сносит крышу похлеще, чем у меня. Он рычит, ускоряется, отпускает мои губы, широкая ладонь ложится на затылок, прижимая мое лицо в крепкому телу, прямо в одуряюще пахнущую чем-то терпким ямку между плечом и ключицей. Она сладкая, и я с удовольствием вцепляюсь в нее зубами. И чувствую, как Миша целует мою шею, тоже кусает плечо, больно, и эта боль, вкупе с дикими уже совершенно движениями во мне, сносит окончательно. И я кричу. Не сдерживаясь, дрожа всем телом и сжимаясь на Мише так, что волны проходят по телу, коротя где-то в сердце.
Он делает последние болезненные толчки, и застывает. Я слышу, как где-то наверху хлопает дверь, звучат голоса соседей.
Миша отпускает меня на ноги, рывком выходит, оставляя после себя неприятную тянущую пустоту, быстро застегивает ширинку. А потом подхватывает мое ослабевшее и все еще подрагивающее от афтешоков оргазма тело и выходит из подъезда.
Я словно в тумане, понимаю только, что он укладывает меня на заднее сиденье машины, укрывает чем-то восхитительно пушистым и теплым, нависает сверху на руках и сладко, так сладко и нежно целует в измученные истерзанные губы.
Я думаю, что должна все же оттолкнуть его. Что он редкостный гад и сволочь, и у него такие мягкие губы и такая грубая щетина, и что меня от его поцелуя током бьет, пальцы на ногах поджимаются, а сами ноги гудят дико, и нельзя ему позволять опять со мной это сделать, нельзя, но он такой…
И вот на этом моменте я вырубаюсь.
И мне снится танцпол, я в блестящем платье, секс в голосе Бейонсе и секс в глазах Миши. Он танцует со мной.
И я летаю.
Глава 25
Миша
– Дядь Мииииша… – тихий и немного хрипловатый со сна голос ведьмочки отрывает меня от ноута. Я оборачиваюсь,
