и тогда я смогу взять отпуск по беременности и родам в следующем налоговом году.
Я осознаю свою ошибку и краснею. В конце концов, она не беременна:
— Боже мой, Софи, ты не можешь так организовать свою жизнь. Дети не появляются просто так по требованию… Ну так не думаю.
— Это не организация, — говорит она слегка раздраженно. — Это больше похоже на многозадачность.
Официант снова появляется с нашими напитками, и она втыкает в свой бумажную соломинку, мрачно посасывая ее:
— Это первая вещь в моей жизни, которая не была под моим контролем.
Боже, я думаю о своей хаотичной жизни. Недели между получкой и следующей. Тот факт, что я совершенно одурманена мужчиной, который думает, что я абсолютно во френдзоне. Тот факт, что прошла целая вечность с тех пор, как я видела свою мать, которую в последний раз видели складывающей оборудование для производства эфирных масел на кухонном столе и объявляющей, что это принесет ей состояние, и что я живу в субсидируемом доме, и если Бекки решит выбить почву у меня из-под ног, я… я бы так облажалась:
— Не думаю, что в моей жизни есть хоть что-то, что находится под моим контролем.
Софи печально улыбается на это:
— Полагаю, мне следует взять себя в руки и перестать жаловаться, правда ведь?
Я качаю головой:
— Но это не так-то просто, да? — я говорю. — Это странно. Помнишь, когда мы были маленькими детьми, мы думали, что быть взрослыми — значит иметь ответы на все вопросы? Сейчас нам почти тридцать, и я чувствую, что понятия не имею, что делаю.
— Я тоже, — говорит Софи. Она отодвигает свой стул. — Мне нужно быстренько сбегать в туалет. Если официант придет, пока меня не будет, скажи ему, что я хочу карбонару с зеленым салатом на гарнир. Без заправки.
Я наблюдаю, как она идет через комнату. С ее длинными светлыми волосами, собранными в конский хвост, высоким ростом и длинными-предлинными ногами, она всегда привлекала внимание. Официант наблюдает за ней с нескрываемым восхищением, прежде чем подойти к нашему столику, когда я встречаюсь с ним взглядом:
— Ваша подруга очень красивая леди.
Я согласна.
Очень красивое и слегка болезненное напоминание о том, как далеко мне нужно зайти в своей жизни, чтобы начать чувствовать себя полноценным взрослым человеком. Сколько лет пройдет, прежде чем я начну думать о рождении ребенка? Я пытаюсь представить это — я даже особо не задумывалась об этом, и все же в этом году мне исполняется тридцать. Боже, если бы у меня родился ребенок, скажем, в тридцать семь, я начинаю подсчитывать в уме и быстро пересчитываю на пальцах, мне было бы пятьдесят семь к тому времени, как ему бы исполнилось двадцать. Это звучит так, будто прошла целая жизнь.
Думаю, когда Джен, Софи и я были молоды, мы все были совершенно уверены, что к этому возрасту у всех будет устроена жизнь и мы будем счастливы. Семейное счастье казалось мне сейчас недостижимым. Думаю, вот что происходит, когда начинаешь все сначала в возрасте почти тридцати лет.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Алекс
10 мая
Я сажусь в поезд до Кентербери. Не уверен, почему мне кажется, что это правильно, но это не дает мне покоя. Не знаю, может быть, я придаю этому слишком большое значение, но последние пару раз, когда мы разговаривали по телефону, голос мамы звучал немного неуверенно: ей хотелось рассказать мне, как она занята и как много у нее дел.
Я смотрю в окно, пока поезд отъезжает, любуясь знакомыми достопримечательностями. Я бесчисленное количество раз садился в этот поезд. Пожилой мужчина в дорогом на вид костюме откашливается в кресле напротив и расстилает газету на столе, и я чувствую укол печали. Странно, как это поражает. Дело не в годовщинах или днях рождения, а в том, как незнакомый человек открывает газету, или в песне по радио на сестринском посту, которая напоминает тебе о том, что ты потерял. Я потираю лицо обеими руками, зажмуриваю глаза, а затем широко открываю их. Не могу вспомнить, чтобы не чувствовал усталости. Все как в тумане…
Я просыпаюсь, когда мы подъезжаем к вокзалу в Кентербери, потому что кто-то ударяет меня по плечу своей сумкой, когда снимает ее с вешалки над головой.
— Извини, приятель.
— Ты оказал мне услугу, — говорю я с благодарностью. Встаю, затуманенный, и достаю свой билет из кармана, когда выхожу из поезда.
Я вижу свою мать раньше, чем она видит меня — она сидит в машине, ожидая на площадке для встреч рядом с автостоянкой.
— Привет, дорогой, — говорит она и целует меня в щеку.
— Мааам…
— Я подумала, что мы могли бы перекусить, прежде чем отправимся домой, сходим в «Красный Лев»? — говорит она, и мы выезжаем с парковки.
В пабе многолюдно, несмотря на будний день. Мы втискиваемся за столик в углу и просматриваем меню.
— На днях я разговаривала с Гвен, — небрежно говорит моя мама.
Я сажусь и откладываю меню. Мама продолжает просматривать меню, как будто мы оба не знаем, что она собирается заказать то же самое, что и всегда, когда приходит сюда — «ланч пахаря», без маринованного лука и полпинты шэнди.
— Зачем? — спрашиваю я.
Я чувствую себя странно неуютно из-за этого. Мама Элис была достаточно милой, но мысль о том, что она созванивается с моей мамой, кажется… странной. Это же странно? Может, для них совершенно нормально поддерживать связь.
— Ты собирался жениться на ней, — говорит мама, явно читая мои мысли. — Они стали бы нашей семьей. Я подумала, что это было мило.
Я издаю неопределенный звук согласия. Последний раз, когда я видел Элис, был каким угодно, только не милым — у нас была серьезная ссора, в ходе которой она более чем ясно дала понять, что я разбрасываюсь своей жизнью, разрушаю ее и отказываюсь от хорошей карьеры, чтобы (цитирую) до конца своей жизни подтирать людям задницы.
Подхожу к бару и делаю заказ. Некоторое время мы болтаем о повседневных вещах, затем, когда приносят нашу еду, мама начинает составлять длинный список всего, что она делает, чтобы занять себя. У нее довольно насыщенная работа социального работника в муниципальном совете, так что я немного беспокоюсь, что она пытается заполнить каждую секунду вещами, чтобы не думать о том, что она чувствует.
— Я не перенапрягаюсь, дорогой, — говорит она, когда я предполагаю, что ей, возможно, нужно немного отдохнуть. Она на мгновение смотрит на меня. — Ты уже прошел стадию горя или
