вот-вот потеряет сознание, но поделать с собой ничего не мог. Страшно ему было. Его посетила и припечатала к полу сильнейшая паническая атака. Он понял наконец, что из себя представляет мир, который он столь рьяно защищал раньше. Мир диктата и тотального контроля над волей людей, мир несправедливости и рабского труда. Мир, в котором ему, Гаттаку, изначально была отведена роль чистильщика, убийцы, палача. И, что еще хуже, каждому высшему в этом мире изначально была уготована роль марионетки. И никто, абсолютно никто этого не замечал. А тех, кто прозревал, просто устраняли. Как мусор, как шлак, как отработанный материал — никому не нужный, ни для чего более не годный.
Парень вдруг осознал, что именно сделала с ним Марша. Этот прибор, которым его пытали — он не для пыток был придуман. Он что-то в голове нарушал, что-то выжигал такое, через что Бор и его клирики контролируют высших. Вот почему он без опаски позволял своему сознанию думать о том, о чем ему хотелось думать. Вот почему мог мыслить и рассуждать без оглядки на мнение Великого Бора, думать, не боясь его кары. Не пытала его Марша Фарр — она его освободила, открыла глаза, позволила увидеть правду-истину.
Гаттак перевел растерянный взгляд на испуганную супругу. Корра сидела перед ним на корточках и пыталась до него докричаться. Только сейчас он понял, что паническая атака выключила его на какое-то мгновение из реальности. Он ничего не видел и ничего не слышал. Только это животное чувство страха и ощущение своей собственной ничтожности в масштабах той лжи, в которой ежедневно пребывают миллиарды высших на планете.
— Милый! — Корра трясла мужа за плечи. — Гаттак, что с тобой? Я сейчас…
Она попыталась встать, куда-то дернулась, но парень схватил ее за руку.
— Нет, не уходи… Я в норме, — давясь словами, сказал он. — Сейчас, просто голова… кружится. Все… Уже лучше…
— Точно? — с сомнением посмотрела на мужа Корра. — Давай я за врачом схожу…
— Нет, не надо врача. Они уже не помогут.
— Пусть только попробуют! Плевала я на этого Массера! Если надо, я и…
— Шшшш, — Гаттак приложил палец к ее губам. Не хватало еще полного разоблачения разведывательной ячейки, где он числился главным. — Тихо, Корра, тихо. Мне просто нужно пару минут посидеть. Вот, уже легче. Все, уже все. Сейчас подышу, и пойдем. А лучше, знаешь что, позвони-ка с поста в школу, пускай Боров машину за нами пришлет. Он сильно удивится, что меня отпустили. Не откажет. Раз отпустили, значит, за нами сила. Теперь он еще больше нас бояться будет.
Корра злорадно ухмыльнулась.
— Это точно. Ладно, милый, сиди тут, сейчас вызову. Дыши, слышишь? Просто дыши, как учили…
Она убежала, а Гаттак остался сидеть на пороге госпиталя и смотреть на этот новый для него мир. Мир, в котором ему придется выживать с осознанием того, насколько он, этот мир, несовершенен.
Корра вернулась довольно быстро. Она застала мужа за созерцанием кипельно-белых облаков, проплывавших высоко-высоко в голубом прозрачном небе Родины. Парень сидел на крыльце и просто смотрел вверх.
— Ну, ты как? — спросила Корра, присев рядом с ним на корточки.
— Как думаешь, Бор завидует нам?
Корра не ожидала такого вопроса и заметно стушевалась.
— В каком смысле? Я не поняла вопроса.
— Он же везде и нигде одновременно. Он не обременен физическим телом и не может чувствовать то, что чувствуем мы.
— Мы?
— Мы, люди.
— С чего тебе знать, что чувствует Бор? — спросила Корра. — Он бог! Самое совершенное существо во вселенной. Всемогущий, всеведущий. Он — создатель всего, в том числе и тех чувств, о которых ты говоришь. С чего ему завидовать нам?
— Просто подумал, должно быть, это мучительно больно — создать все и не иметь ничего.
— Ничего?
— Ничего, — Гаттак опустил взгляд на Корру, — кроме власти.
Девушка пристально поглядела на мужа и фыркнула:
— Пфф, скажешь тоже… У Него абсолютная власть над всем сущим. Не думаю, что Он мыслит категориями чувств и ощущений. У него иные проблемы и задачи. Эка тебя разобрало, однако… Ты уверен, что готов покинуть больницу?
— Да, готов. Нужно работать. Ты машину вызвала?
Корра кивнула в сторону центральных ворот, где уже стоял черный автомобиль директора школы.
— Ехать-то всего ничего, — сказала она. — Ты был прав, Боров теперь трижды подумает, прежде чем нападать на тебя. Мигом авто прислал. Пошли уже. Встать можешь?
— Да, поехали. Только давай-ка прежде заедем в наше место. Есть хочу — жуть.
Корра улыбнулась:
— Вот теперь узнаю своего мужа. Поехали.
Под «их местом» Гаттак, естественно, имел в виду их любимый бар, в котором они могли говорить о работе, не боясь чужих ушей. Ехали они недолго, минут через пять Вессел доставил их по нужному адресу и был отпущен.
— Спасибо, дружище, — сказал Гаттак. — Думаю, до школы мы уже сами доберемся.
— Да какой разговор! — подмигнул завхоз, — мы все очень рады, что тебя… — очевидно, он хотел сказать «выпустили», но вовремя осекся.
Все в школе понимали, что Боров копает под Гаттака и рано или поздно воспользуется своей дружбой с клириком Массером. Переделка, в которую попал историк, могла бросить на него серьезную тень, и лучшего момента для атаки Боров мог уже и не дождаться. Однако, ко всеобщему удивлению, Гаттака не арестовали. Вот он, живой, почти здоровый и свободный. Такой расклад сильно ударил по авторитету директора. Вессел кашлянул и закончил фразу иначе.
— Что ты поправился. Дети очень переживали. Представляешь, за месяц ни единого нарушения! Их словно подменили.
— Я тоже по ним скучал, — тепло улыбнулся Гаттак и, похлопав завхоза по плечу, вышел из автомобиля.
Все столы в баре были свободными — будний день, утро, все высшие на работе. Гаттак и Корра сделали заказ у стойки и заняли свой любимый столик на двоих в углу маленького зала. Девушка привычно достала из внутреннего кармана легкой курточки небольшую пудреницу, посмотрелась в зеркальце, поправила непослушные локоны на висках и положила ее на стол. Незаметным движением пальцев она активировала вмонтированную в пудреницу глушилку и оставила прибор на столе. Теперь можно было говорить, не опасаясь прослушки клириков.
— Как ты меня нашла? — сразу перешел к делу Гаттак. — Массеру ты сказала, что я лежал на улице без сознания, но мы оба знаем, что это не так.
Девушка сразу посерьезнела и наклонилась к Гаттаку.
— Ты только не ругайся, хорошо?
— Выкладывай уже.
— Я маячок в твое удостоверение вмонтировала. Сразу, как заселились в школу. Мне Фаэттон велел. Не буду же я по всему Северному за тобой таскаться.
— Плохо.
— Плохо, что вмонтировала маячок?
— Плохо, что в документы вмонтировала, можно было в сапог зашить. Если бы меня решили похитить, от документов в первую же очередь избавились бы. Ладно, дальше что было?
— Ты в то утро ушел рано. Я сразу поняла — у тебя что-то наклевывается. Начала наблюдать за твоими передвижениями, а потом сигнал резко пропал. Я испугалась и побежала туда, где видела его в последний раз.
— Ты должна была притормозить у ворот водонапорной башни.
— Там и застряла. Пришлось замки вскрывать.
— Там охрана была, человек пять вооруженных повстанцев.
— Их всего трое было, — опустила глаза Корра.
— Так, и как же ты меня вытащила?
— Ну как, как… — девушка все время отводила взгляд, но потом все же зафиксировала его на лице Гаттака и спокойно сказала. — Убрала я их.
— Что, всех? — удивился Гаттак. В сравнении с теми мордоворотами Корра выглядела, как школьница.
— А откуда столько скепсиса? — возмутилась девушка. — Я разведчик или кто? Проникновение и зачистка входят в перечень навыков, необходимых для успешной сдачи выпускного экзамена. Ты же в курсе, что я школу с отличием закончила?
— В курсе, — хмуро сказал Гаттак. — Ты мне всю игру сломала. Они меня с собой забрать хотели.
— Да? Что-то я не заметила. Ты не дышал, когда я тебя нашла. Лежал в луже собственной мочи и дергался в конвульсиях. Они тебя током пытали! Ты вообще помнишь, что там было?
— С трудом, — признался Гаттак, но о том, что это была не пытка, рассказывать не стал. — И что было дальше?
— Я вырубила тот прибор, что у тебя на голове был, вколола тебе антишок и на себе вытащила из подвала.
— Как мы в школе оказались?
— Клирики отвезли.
— Клирики? Какие клирики?
— Ой, ты же не знаешь ничего! — спохватилась Корра. — В тот день на площади волнения были,
