мне сей амулет…
— Как тебе удалось до сих пор его при себе сохранить? — Ратибор удивлённо хмыкнул. — Я кумекал, всякие там побрякушки да талисманы у невольников под запретом.
— Так и есть. Я же просто всем лялякаю, что этот коготь снял с тела своей убитой невесты и любой, кто посмеет его присвоить без моего на то высочайшего дозволения, будет проклят до пятого колена вместе с роднёй и умрёт в страшных муках.
— К-хы, и что, срабатывает?
— А то, русич! По крайней мере, желающих проверить проклятие на себе ещё не находилось… Ведь так и есть на самом деле: Вивеки коготок, возлюбленной моей, — варяг тяжело вздохнул. — Жаль только, отомстить за неё я так и не смог…
— Так надо было мстить, коль желал, а не за торгашами охотиться! — гыркнул неодобрительно Ратибор.
— Не смей судить, рыжий, ибо ты много не знаешь! — Желтоголовый угрюмо насупился. — Меня в злате срочная нужда поджимала, потому и пошёл я на лихое дело! Этот шакал Олаф, подло заколовший Вивеку после того, как она отказала ему в нежности и ласке, сначала улизнул в сторону Руси, а потом воротился оттудова со здоровенным сундуком, набитым богатствами несметными, затем тут же наняв себе берсерков для охраны столько, что к нему более не подступиться!.. Мало того, засматривается теперича, гадёныш, на соседние земли… Все его недоброжелатели, в том числе и мой клан, языки себе в задницы засунули и помалкивают, дабы не накликать беду! Ну а чтоб свалить эту псину сутулую, деньги нужны, и много! На драккары, оружие и воинов в первую очередь! Вот и я отправился на заработки!..
— Случаем, не с годину ли назад или около того этот твой Олаф воротился от нас с золотишком? — мрачно прошелестел Ратибор.
— От нас воротился?.. — Гудбранд сначала непонимающе уставился на рыжебородого витязя, а затем, видно, вспомнив, согласно мотнул светлой копной. — А-а-а, ты ж оттудова, русич!.. Точно!.. Запамятовал… Ну да, с год назад примерно и вернулся! Но откель ты это вызнал в таких подробностях? — норманн встрепенулся, пытливо вытаращившись на могучего исполина. — Точное времечко, имею в виду⁈
— Ну и кличут, поди, ентого блохастика Чернобровым, не так ли? — в бездонных очах Ратибора, как будто не слышавшего вопрос своего собеседника, сверкали тёмно-синие молнии.
— Всё так!.. — Желтоголовый изумлённо глазел на молодого богатыря. — Но откуда, во имя Одина…
— Знаю я, как этот крысёныш состояние своё нажил! Собственно, я здесь маюсь по его вине, — и Ратибор в общих чертах поведал приснопамятную историю прибытия ярла Олафа в Мирград, упомянув также и о печальных последствиях сего безрадостного знакомства.
— Во дела!.. — ошеломлённо протянул Гудбранд по завершении скупого пересказа недавних грустных событий, гранитной глыбой давивших на сердце рыжеволосому рубаке. — Но ента надо же нам было на соседних койках оказаться! Это судьба! Мир тесен… — варяг старался не смотреть на ставшего темнее тучи Ратибора, прекрасно понимая, чего тому стоило по новой вспоминать, как он утратил всё, что ему было дорого.
— Я достану как эту тварь Олафа, так и прочих опарышей, кто зловредные козни плёл за моей спиной, клянусь Сварогом!.. — между тем тихо буркнул дюжий ратник, переворачиваясь на другой бок. — А пока спать. Чую, завтра на арене будет малость потненько…
Глава 18
Пятый день игрищ
— Это судьба, гутаришь? — Ратибор хмуро зыркнул на угрюмого Гудбранда. — Хреновая она у кого-то из нас! А у кого именно, скоро выясним.
— Это точно… Впрочем, ожидаемо же, ну!.. Рано или поздно мне должно было перестать везти, — викинг досадливо поморщился. — М-де, дерьмо случается…
Два соседа по кроватям быстро перекинулись словесами сразу же после того, как к ним на этаж ввалился Гючлай и не спеша зачитал список тех, кто спустя час выйдет на арену. Опосля заместитель Ельваха не без злорадства объявил, что те «счастливчики», чьи имена прозвучали, могут проследовать в оружейную и подобрать себе рубило, покудова там ещё есть из чего урвать. Стоит ли говорить, что основная масса названных кузгарианцев спешно ломанулась наверх, на первый этаж, попутно испепеляя друг друга яростными взорами. Так обычно смотрят на заклятого врага. Гудбранд, вошедший в число двадцати пяти «счастливчиков», после того как перебросился парой фраз с Ратибором, также оказавшимся в списке, торопливо метнулся вслед за остальными. И лишь могучий русич никуда не помчался, лениво поинтересовавшись у растерянно на него уставившегося Гючлая:
— Я так разумею, двадцать пять смертников вы отобрали только из рабов?
— Именно так. Те, кто за кругляши златые пришёл меситься, не горят желанием в ентой полоумной мясорубке ноги протянуть. Ибо кровь они проливать, конечно, любят… Только вот не свою!.. — едко бахнула «правая рука» главного смотрителя в ответ. — А выжить в этой сече один шанс к четвертушке, сам понимаешь…
— Значит, верны слухи, что вольные головорезы в исключительных случаях могут выбирать, в каком бою участвовать, а в каком — нет?
— Хм!.. Несомненно, рыжий! При условии, если занести втихую кому надобно — маленько плюшек, то бишь дукатов плошку. Ну чтоб хватило на бочку со шварийским элем, поход в дом утех да на старость отложить немножко!.. А они, то бишь добровольцы, все при деньгах, ибо из императорской казны щедро оплачиваются их клинки звонкой монетой, — Гючлай довольно потёр лапы, даже не скрывая, что тоже в доле. — А ты чего не спешишь в оружейку, колотушку стальную себе выбрать?
— Мозольку на пятке натёр. А вот на которой, покамест не решил. И ещё одна на языке намечается, ибо разжёвывать всяким недалёким мздоимцам, что там оружия не на одну сотню рыл припасено, ента ж сколько терпения иметь надобно. А я им никогда не славился, так что не зли меня, хапуга!.. — с этими словами Ратибор всё-таки вразвалочку потопал к лестнице, ведущей наверх, оставив обомлевшего от таких дерзких речей Гючлая лихорадочно решать, на что ему стоит обидеться больше: на недалёкого, хапугу или мздоимца. В конце концов помощник начальника стражей с удивлением отметил про себя, что его, в принципе, не оскорбляет ни одно из данных ему своенравным великаном ёмких определений, тем самым невольно подтверждая непреложную истину, что на правду не обижаются.
— Но за мздоимца с хапугой я всё-таки наябедничаю на тебя Ельваху,
