множащееся эхо. Я упал, выгнулся дугой от наслаждения и отключился.
Глава 8
Барабанщик
Человек сидел посреди степи и бил в барабан, задавая Пустоши ритм.
Сказать, что я усомнился в своей адекватности – ничего не сказать.
***
Провалялся долго. Пару раз приходил в сознание, но, отмечая что живой, уходил в конструирующий сон обратно. Сонливость чудовищная и я – червь – не в той весовой категории, чтобы бороться с ней.
Очнулся окончательно от того, что токсины в воздухе наконец взялись за дело – хтон разрядился: я хрипел и сопел, кашель обдирал глотку. Фильтры панциря вносили, действительно, большой вклад в комфортность существования.
Я предсказывал проблемы, и они не подвели – появились своевременно.
Попытался примерить личину. Пустое. Похоже лицо Джехана было до неприличного мелкое, если сравнивать с моим.
С погодой дела обстояли лучше: температура нулевая, да и плащ Звездочёта отлично защищал от взбесившихся ветреных кнутов.
Рельеф второго узора пророс на плече. Продвижение ненадолго улучшило ситуацию, разум оказался загнан в состояние истеричного воодушевления. Я игнорировал многие из бед – при этом моды не спешили исправлять ситуацию и нарезать эмоционал.
Тогда был идеальный момент, чтобы прикинуть оптимальную стратегию поведения, но я не стал – двинулся на север. Никаких заготовок – голый самодеструктивный инстинкт.
Абсолютная глупость.
Через пять часов пути вернулась головная боль. Сквозь фон проступила, сминая заграждение из субличностей.
Пустяки.
Размышлять и не над чем. Поврежденная мнительная голова – скорее балласт.
Я иронизировал или в жизненную философию, через прорехи затек пораженческий яд?
Неизвестно.
Сквозь болевой шторм многое не различал, но было ясно одно – эмоциональный клубок в субличностях – вязь взрывчатых змей; хотелось душить, калечить, дробить черепа.
Часто возвращался мыслями к Звездочету и Идолу. Ядовитая взвесь эмоций пропитала мыслеходы. Частично возвращалась память. Месиво навязчивых кусков: в них нет личностного – лишь культура и быт. Не мог распределить обрывки по своим местам, не мог подчинить; они быстрые и верткие как вши.
На одиннадцатый час степи приняли в себя рыжие мазки – я галлюцинировал.
Закончилась Удача?
Наверное.
Но я, подстегиваемый злобой, шел дальше.
Упрямый баран.
Я отплевывал кровь из глотки и хлебал воду из путевых колонок. Время, что удалось определить на сон, обернулось кошмарами про собственный раздавленный череп и шеренги Идол-кукол, вышагивающие по синеватым костям.
И опять болезненное пробуждение. Кашель до спазмов, кровавая рвота и лишь добытый мушкет, который все это время держал близко к себе, напитывал разум спокойствием. По крайней мере, пытался.
На пятом часу нового дня, преодолев очередное ребро седого холма, я и увидел барабанщика.
Оружие держал наготове, с осторожностью подобрался ближе. Перед ним – костерок, cбоку – необычный серебренный короб.
Фигуру незнакомца скрывал серый функционал-балахон; наверняка под ним он прятал сумки и оружие. Грудь и бока облеплены карманами и ремнями. На голове – капюшон. Виднелась технологичная маска с буграми фильтров, та закрывала нижнюю часть лица и с определенной изящностью прикрывала ноздри. Создавалось впечатление серебристого клюва.
Разглядывал его минут десять. Улегся, чтобы не тратить силы, и направил на фигуру ствол мушкета.
Периодически давился кашлем – такой вот получался хворый разведчик.
Никуда не торопился, ждал. Выискивал подстроенную ловушку. А он сидел и бил в барабан. Незнакомец то ускорял ритм, и мысли сводились к агрессии, то замедлял, и
