на столе.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Сегодня на работе, присели мы кофе попить, передохнуть,
надоели больные со своими жалобами, Галина Петровна меня и спрашивает:
– Как муж? Не пьет, не колется, не терзает?
– Не пьет, слава Богу, и не колется. И таблеток уже не требует, – и вздохнула, не удержалась.
– Значит, терзает женскую душу, – сказала мудрая Галина Петровна.
– Кто-то у него есть, девочки. Он насчет этого быстрый.
– Уходит?
– На любовницу нужно время, – вмешалась Настенька, медсестричка. Я только поглядела на нее: эта знает.
– Я занята, и сегодня на курсы повышения квалификации иду. А прошлую неделю к маме ездила, как он там без меня, не уверена, как проверишь?
– В карманах пошарь, незаметно. Есть презервативы и деньги, значит, гуляет от тебя на стороне. Иначе зачем они ему? – рассудила мудрая Галина Петровна.
– Нет, этого позволить я себе не могу – в карманах шарить. Мужик взбрыкнет и прав будет, – решительно заключила я. – Спрошу напрямик.
– Что он, враг сам себе? – хмыкнула Настенька. – Чтобы признаваться!
– Лучше бы таблетки жевал! – откровенно сказала я. – Ждал бы их каждый день. Я бы ему приносила. Как лошадке – краюху с солью. Никуда бы от меня не делся, малыш.
– С ума сошла! – рассердилась мудрая Галина. – Мужика, чтобы удержать при себе, на иглу посадить готова!
– И посажу, если надо будет, – усмехнулась я. – Шучу, шучу, девочки. Вернусь, поговорю. А завтра приходите пораньше, все доложу, как на духу.
– Если у него это серьезно, дай на самом деле таблеток, ты знаешь каких, и без разговоров тащи его в постель, – засмеялась мудрая Галина Петровна.
Надо сказать, мои сослуживицы все про меня знают, а я про них. Такая дружная у нас кардиология. И все красивые высокие стройные – на всю поликлинику славимся. Честное слово, то на одни курсы нас тянут, то на другие направляют. Старики профессора тоже неравнодушны. Тем более обидно, муж молчит, он у меня странный бывает. И хлопотно мне с ним. Кажется, прошла трудная полоса. Все равно неспокойно.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Пришла вечером поздно, в квартире – отсутствие его, я это всегда чувствую, пусто – и шорохи, даже скрип форточки пугает. В никелированном кофейнике вода греется, люблю я в нем отражаться – лицо длинное, худощавое, брови черные, будто не мое. Но что-то еще постороннее на письменном столе – розовый прямоугольник. Посмотрела, конверт: крупным уверенным почерком наш адрес и фамилия, внутри твердая бумага, вытрясла несколько цветных фотографий – поляроид. И везде эта женщина в желтом, худая, стриженная, как арестантка. Конвоя нигде не видно, наоборот – сзади храмы с драконами, горы, поросшие красивыми деревьями, пальмы. В общем – ботанический сад, Индия, может быть, Вьетнам. Странно мне стало. Вся оцепенела, замерла.
Будто сплю наяву – и все вокруг такое ватное, вязкое.
Смотрит на меня эта фотография на фоне гор и, губами не шевеля, произносит: «Не забудь фикус на кухне, он полива требует. А кактусы наши на подоконник на солнце переставь. Поняла?»
«Ты-то какое отношение к моему фикусу имеешь? Что раскомандовалась?» – отвечаю мысленно.
«Потому что я в этой квартире жила, и много лет, имей в виду».
«Врешь, и фотография твоя не краснеет! – возмутилась я. – Я здесь всегда жила и Андрей».
«Это теперь так устроилось, что ты здесь давно живешь, – будто бы говорит стриженая. – А если бы я вернулась, тебя бы тут как не было никогда».
Смешно мне стало от такой наглости. «Куда бы я девалась?»
«А туда, думаю, где прежде обитала. И казалось бы тебе, что так всегда и было».
«Нахалка, я еще знаешь когда с ним жила!»
«Это по другой версии. Это я виновата, что сдвиг в твоей жизни произошел. Вот уйдет он ко мне, и снова ты с прежним мужем жить будешь, уж не знаю с кем. И будет тебе казаться, что так всегда и было. Ты же нормальная красивая женщина. Тебе же лучше, может быть, там и дети у тебя есть».
Надоело мне слушать эту галиматью. Скинула с себя оцепенение, перевернула открытки, кверху изнанкой бросила. А там, смотрю, написано: «Андрею любимому. Решил вернуться, запомни путь – через экспозицию, ключ – три обезьянки… «И какие-то цифры, телефон, похоже. Такая меня злость разобрала, не помня себя, разорвала все фотокарточки на мелкие клочки. На кухню отнесла и в мусоропровод бросила. Все! Нету тебя! И никогда не было здесь, поняла?
Ключ в двери поворачивается. Чего испугалась, дура?
Вошел припозднившийся Андрей, в редакции сидел. Они всегда так, то днями не ходят, то за полночь сидят над материалом.
Сказал, что там поужинал, и сразу – к письменному столу. Ящиками подвигал и – ко мне: где большой конверт?
Я руки на груди сложила, и такое во мне враждебное к нему поднялось.
– Какой конверт, Андрюша?
– Большой розовый с фотографиями, вот здесь лежал, – по столу хлопает.
– Никакого конверта я не видела.
– Не мог же он сам уйти!
– Это по твоей версии не мог, – подмывает ему наперекор. – А по моей версии – в форточку улетел.
– Выбросила! Дура волоокая! – побелел даже весь. – Куда дела? К тебе это отношения не имеет!
– Вот что я тебе скажу, Андрюша. Жила я здесь больше десяти лет и жить буду. Развестись хочешь, уходи. Но чтоб больше – никаких стриженых уголовниц! Даже фотографий чтоб не было!
– И адрес, и код, и телефон! А… все равно не поймешь! – и рукой махнул. – Хорошо, что ключ сохранился.
И тут я увидела: на стопке книг три нефритовые фигурки сидят – обезьянки. Он тут же схватил и в ящик на ключ запер. Жалко, не заметила прежде, а то бы вместе со всем в мусоропровод спустила. Ночью проснулся, хотел меня обнять. Почувствовала, спиной к нему повернулась, да не спиной – задом. Права была мудрая Галина Петровна.
Снились мне китайские храмы с воздетыми к небу кровлями, с изогнутыми коньками-дракончиками.
Будто я в вестибюле элегантного отеля. Ко входу подкатывают блестящие обтекаемые машины.
В раскрытый багажник лилового длиннозеркального кадиллака служащие в униформе ставят золотые подносы, сосуды, чаши, шкатулки.
Посыльные в светло-зеленых и желтых униформах неторопливо поспешают, поднимаются на лифтах, разносят по номерам напитки.
Стены коридора обиты желтой тисненой кожей. Номер прохладный, прекрасно обставленный полированной мебелью. В туалете и ванной мрамор серый с белыми прожилками, вода голубая. И всюду длинные белые каллы. «Это потому, что они с моим именем рифмуются!»– радостно думаю я. И так мне хорошо! Звонит белый телефон.
– Я
