не всегда имело место именно к данным предлагаемым обстоятельствам. А главное, к тому, о чем мы сговорились на репетициях неоднократных, и к тому, что хотелось сделать в этой сцене. Я сейчас говорю и о себе, и о Ленке. Поэтому ощущение какой-то такой… сумбурности.
Группа поделилась на тех, кто смотрел отснятый материал, и тех, кто был на съемке, и Никита вроде бы доволен, но, повторяю, чувство сумбура и какой-то случайности меня не оставляет.
Боюсь, как бы не пришлось снимать еще раз. Хотя который раз я убеждаюсь, что иногда в кино важнее длить мгновение, существовать, а фиксация, рост происходящего внутри человека достигается иными средствами — монтажом, перебивками. Короче говоря, тайна сия велика есть, и, конечно, отлично чрезвычайно от привычного и понятного мне во многом ремесла актера театрального, ремесла, которым я в достаточной степени владею.
С Никитой после всего этого не успел поговорить, но надо бы, потому что, повторяю, ощущение какой-то неудовлетворенности осталось, от себя, прежде всего. Приехал Саша Володин, будет работать над „Пятью вечерами“, которые собираются писать Саша Адабашьян и Никита и впоследствии снимать в октябре — ноябре. Работает очень споро и как-то увлеченно Саша, и успел написать даже две маленькие сцены для наших „Двух стрел“. Очень, видимо, ждет этой работы и открыт для сотрудничества. Прекрасно, конечно, если учесть, что человек он вполне взрослый. Это свойство для меня всегда в людях умиляет и радует в людях зрелых, сформировавшихся.
18 августа.
Выехали после возвращения из Москвы, после празднования дня рождения очень рано — в три часа утра — и где-то в половине шестого начали снимать. Сняли, как ни странно, довольно много, то есть, по сути дела, всю большую сцену, и ту часть в беседке с Катей. Лишний раз удивляюсь и восхищаюсь Пашей Лебешевым, его талантом. Плохо различая окружающие предметы в силу изъянов зрения, так цельно, так всякий раз точно видеть фактуру фильма. Он все время создает чувственную среду, в которой двигаются актеры, именно чувственную среду. Это, конечно, талант. Что же касается наших дел, то было немало правильного, хотя жалею я всякий раз, что ускользают какие-то тонкости и нюансы, которые даже в репетициях делаются, а потом, с вторжением механизмов в нашу жизнь утрачиваются какие-то вещи. А в конечном итоге, по пикам, по наиболее сильным проявлениям жизни духа человеческого можно судить о том, что ты делаешь. Вот по этой амплитуде колебаний. Из того, что было правильным, наверное, было соединение физического ощущения этой невыспанной ночи, этого трудного, измотанного тела человеческого, не приспособленного к таким проявлениям. Соединение этой измученности с прекрасными секундами парения духа, с влюбленностью в Ольгу, с влюбленностью в нее почти до слез, до очищения. Не знаю, как это будет выглядеть на экране, но что-то из этого получилось. Правда, самый складный дубль, в нем была соринка, и, как это в конечном итоге будет выглядеть, еще не понятно. Продолжены репетиции и „Двух стрел“. Сюда снова вернулся Саша Володин, так что у нас будет возможность даже какой-то эскиз этих двух новых сцен показать ему, с тем чтобы он выполнил какие-то предлагаемые нами поправки. Кстати, вот поразительное свойство таланта такого большого, как у Володина, это щедрость таланта, готовность понять, поставить под сомнение свою точку зрения. Ну, это просто свойство интеллигентного человека. Предлагаешь ему что-то, если он разделяет эту точку зрения, и навсегда он выдает тексты, и не худшие по сравнению с тем, что написал, а лучшие. Щедрость таланта.
19 августа, суббота.
Выезд не очень ранний — в 10 утра. Снимали рядом с беседкой усадьбы Ильинских сцену прекрасную. Прекрасную не в смысле того, что получилось — это увидим еще, а прекрасно придуманную, написанную сцену отрешения Обломова от любви, сцену смерти любви — так я назвал ее. И как-то естественно и без натуги она была организована, и так же довольно быстро мы ее сняли. Ощущение вынутости остается после такой работы и конечности всякого такого короткого мига счастья, счастья, когда ты знаешь, что делаешь, зачем делаешь, знаешь, как это надо делать. Потом снимали продолжение этого — поездку на велосипеде Ольги, и вечером, после перерыва, почти часов до шести также сняли наши „пробеги“ на велосипедах. Завтра будем продолжать снимать эту беготню с велосипедом, на которую должна быть наложена большая часть текста, рассказывающего о том, что произошло с Обломовым. Пришел материал, весь очень-очень интересный. Волнуюсь очень я, помню о тех содеянных нами сценах и с Ольгой, и эти утренние сцены. Ну, увидим, наверное, или сегодня вечером буду смотреть, или завтра утром. Никита рассказывает, что он посмотрел материалы, что ночная сцена складная, да и другие люди, которые смотрели, говорят добрые слова, об игре хорошей говорят и рассказывают понятно и внятно, хотя все это без фонограммы, только одно изображение. Тревожно, тревожно. Но если понятно режиссеру, если понятно художнику, в общем, наверное, и понятно и всем остальным, кто будет смотреть.
22 августа.
Вернулся из очень тяжелого перелета Одесса — Москва, в ночь с 21-го на 22-е не принимала Москва из-за тумана. Пришлось чуток поспать и утром 22-го прилететь, затем сразу из Внукова ехать сюда. Снимали сцену „Каста дива“. Уже, наверное, срабатывает какая-то накопленная ткань этого романа, этой истории, и вроде бы все происходит само собой. Ощущение сладкое и печальное, потому что к концу экспедиция вся идет. Сняли подряд много, и, хоть было муторно и жарко, очень палило солнце, вообще, последние четыре дня наконец установилось лето, солнце греет до седьмого пота, прямо как у Пастернака. И от этого какая-то такая паутина печали над всем нашим делом стоит: скоро-скоро конец.
23 августа.
Завершили сцену „Каста дива“, может быть, с минимальными какими-то упущениями, но в общем все довольно серьезно и так, как сговаривались. Дело идет к концу, и повторяю, не без печали ощущается приближение этого конца.
Говорили с Никитой сегодня о том, что получается. Ожидается многое, необычное, что ли, — есть тот сладкий трепет души, который предвещает радость?
Дай Бог!
26 августа.
Вчера, 25 августа, отметили завершение летней экспедиции в Пущино банкетом, и наряду с всегдашней радостью от окончания работы есть эта странная, не очень мне привычная горечь от того, что завтра уже больше не надо будет играть эти сцены.
Каков будет конечный результат, что за фильм получится, сейчас говорить рано, но есть даже в материале, в том, как рассказывают об этом люди, видевшие нарастание вот этой муки душевной человеческой, судьба человека, которого его открытая, незащищенная душа заставляет попадать из
