оформить мысли, чтоб и самому понять.
Светлану маленько пугали новые мужнины способности: надо ж ты! Сердце у человека угадал как стучит! Да ещё вот это страшно обострившееся обоняние… Но она старалась держаться бодрячком.
— Ладно, думай, а я пока чайник подогрею. Танька пирогом угостила — давай чайку попьём, пока тёплый?
— Давай.
Он пытался уловить, что же ему не понравилось в ощущениях, пока пили чай с малиновым пирогом — и правда вкусным и ещё дышащим, прямо из печки. Вот интересно: вроде и волк он теперь, а в человеческом виде вкусы нисколько не изменились — как был сладкоежкой, так и остался. Предложи кто выбрать: мясной пирог или малиновый — пожалуй, малиновый и выбрал бы. Да не пожалуй, а точно! Эти мысли немного сбили его с толку, но когда Степаныч вернулся на рабочее место, прежний червячок сомнения начал его снова терзать.
Ну, вот что?
Он посмотрел в окно, на то место, где стоял Обрановский возок, вспомнил, как он забирался…
Радовался он просто до усрачки… и изо всех сил это скрывал, вот что!
И запах этот!
Светлана вышла из-за отделяющей небольшую кухоньку занавески с помытыми чашками и увидела мужа, накидывающего куртку.
— Ой, ты куда?
— Я по делам сгоняю и вернусь. Если что — к заму пока всех отправляй.
— Хорошо…
Кони вот его побаиваться стали — это да. Соколик и то терпел, видать, только потому, что был лично Анатолием с младенчества выхожен. Вот незадача.
Дом разорванного толпой Демида-работорговца стоял на отшибе да в излучине раздваивающейся речушки. Специально, поди, такой кусок земли взял, чтоб удобнее было делишки обстряпывать. Здесь четвёртый день работала следственная бригада, и вчера (в порядке эксперимента) Степаныч приезжал сюда с Владимиром Григорьичем. Начбез всех выпер, Анатолий перекинулся и в зверином своём обличье «ознакомился» с некоторыми бумагами, найденными у изменника. Вчера кое-что показалось смутно знакомым, сегодня тоже появились некоторые неопределённые подозрения. Волчьей натуре Степаныч доверял пока не вполне и намеревался всё проверить.
Дежурный на входе его узнал.
— Зачастили к нам! Может, совсем в наше управление переведётесь?
Эта мысль была новой, странной и требовала отдельного спокойного обдумывания. Поэтому старший агроном только вежливо улыбнулся:
— А Владимир Григорьевич, случайно, не здесь? Или кто из следователей? Дело срочное.
— Красин наверху, в кабинете.
Это удачно! Красин был в курсе вчерашнего эксперимента.
— Я пройду?
— Пожалте!
Анатолий Степаныч рысью пронёсся наверх, боясь расплескать невнятные свои ощущения.
В кабинете творилась смесь переезда с инвентаризацией.
— Господин Красин, добрый день!
— Добрый-добрый! Вспомнили что? Или, наоборот — забыли?
— Мысль есть одна, хочу проверить. Вчера Владимир Григорьевич тетрадь мне показывал, в зелёной такой обложке.
— О, батенька! Это вам на княжий двор надо. Все записи туда увезли. Мы тут, как видите, обыск и опись заканчиваем.
— Эх-х! Ладно, побежал!
— Погодите, я записку черкану! А то если не признают вас — могут и не пустить. Или будете два часа дожидаться, пока кто знакомый освободится.
— Надо же, я и не подумал.
Следователь только усмехнулся и быстро написал на листке нечто вроде пропуска, шлёпнув личную печать:
— Держите!
— Огромное спасибо вам!
У княжьего двора творилось просто столпотворение. Возок пришлось оставить на соседней улице, чтобы не перекрыть проезд. Пропуск, конечно, многое решал. Однако примчался он опять не туда. С большого княжьего двора его отправили на, как его теперь называли, дознавательный. На подходе стало так разить кровищей, что Степаныч понял: стоит туда зайти — все неоформившиеся догадки потонут в одном, перебивающем всё запахе крови. Делать что?
— Анатолий Степанович! — весёлый голос Сергея, княжеского адъютанта, заставил его подпрыгнуть, — А вы чего посреди дороги стоите?
— Серёженька, дорогой! Вы спасёте меня, а может быть, и следствие!
Княжеский помощник сразу сделался чрезвычайно серьёзен:
— Слушаю вас!
Выслушав всю историю сначала, Сергей развернул его назад, не просто в большой двор, а к Приёмной:
— Пойдёмте со мной. Бумаги там. Проверим ваши подозрения.
Они пошли вдоль дворцовой стены. Анатолий Степанович делился своими открытиями:
— Вы понимаете — ничто не сбивает с толку. Запахи конюшен, теплиц, зернохранилища — всё вроде как естественное. Но вот кровь — давит что ли…
— Ещё, я слышал, острое перебивает сильно. Перец, анисовые капли. По крайней мере, поисковых собак так со следа сбивают. И, возможно, вам острые синтетические запахи мешать будут — отдушки всякие…
Так, светски беседуя, они добрались до княжеской Приёмной, и Сергей извлёк из сейфа ту самую зелёную тетрадку.
— Там ещё записки вложены были!
— Есть записки. Вот, по пакетикам рассортированы.
— Вот… вот эта! — Степаныч вынул четвертушку листа из прозрачного конвертика и принюхался, — Точно, он! Тут даже перекидываться не надо! Запах слабый, но… Он! Если хотите стопроцентную гарантию, давайте сравним, — агроном расстегнул портфель, — Я тут книгу отчётности прихватил. Есть его запись о получении повозки для казённых поездок… вот!
— Мда… Мы, конечно, запросим графологическую экспертизу, но почерк даже на мой взгляд очень, очень похож, — Сергей задумчиво потёр подбородок и внимательно посмотрел на своего собеседника, — Анатолий Степанович. Дар ваш новый, и я считаю своим долгом предупредить. Вероятнее всего, вы способны к частичной трансформации. Вот сейчас, пока вы улики обследовали — глаза у вас стали совершенно по-волчьи жёлтые.
Агроном растерялся:
— И что же делать?
Сергей пожал плечами:
— Да, скорее всего — ничего. Знать об этом просто. По возможности предупреждать людей, чтоб не шарахались. Или наоборот — очки тёмные носить, что ли… Подумать надо. Вы сейчас присядьте, я ваши показания по-быстрому оформлю, чтоб не бегать потом, сразу распишетесь. Две минуты буквально. Куда, говорите, он там собрался?..
Всё сложилось как нельзя лучше. Сергей выделил Степанычу трёх дружинников — двоих верхами, да третий подсел к нему на облучок — и они помчали в Остафьево. Ехали долго, почти три часа, и успели даже малость перезнакомиться.
Остафьево, деревушка маленькая и сонная, встретила их снежной пасторалью и густо затянутыми куржаком берёзами. Васильев, сказали, был. Сказался с дороги больным и заперся в выделенном ему домишке, чего-то возился там и скрёб, а никого не впустил — ни фельдшерку, ни старостину жену с самоваром и малиновым вареньем. Потом выбежал, и, дома на ключ не закрывши, уехал — дескать, вовсе плохо ему, надо обратно в город.
Анатолий Степанович и так видел, что Васильева нет, что в доме остро пахнет погребом — именно видел, а так же, что поехал беглец вовсе не в Столицу, а просёлками на восток. С полчаса как прошло — отчётливый лошадиный запах серым шлейфом до сих пор висел в морозном воздухе. Ему хотелось бежать, преследовать удаляющуюся в стороны границы повозку, догнать, схватить… Стоп! Он подавил инстинкт погони. Человек сильнее зверя — так они говорили. Я — человек. Оборотень зажмурился, опасаясь, как бы кто не испугался его волчьих глаз.
Дежурный сунул старосте какую-то бумагу, и им живо поменяли уставших лошадей на свежих, отдохнувших. Чужая лошадка, однако, от него шарахалась, и Степаныч решил от греха залезть внутрь возка. Помчали бодро, лишь в местах развилок кто-то из дружинников стукал в крышу кареты, с криком: «Анатоль Степаныч, глянь!» — и он высовывался и указывал в какую сторону сворачивать.
…
…И УКУСИТ ЗА БОЧОК
Анатолий Степанович
Через час он почуял — нагоняем. Запахи стали свежее, острее. И ещё он понял, что Васильев их увидел и понял, что преследуют его — пахло страхом. Вскоре они его и увидели — чёрную точку, приближающуюся медленно, очень медленно.
— Эх, зря только лошадей поменяли! — с досадой крикнул погоняющий деревенского конька дружинник, — Наши-то и уставшие выносливей были, а эти клячи, не ровён час, копыта откинут!
Степаныч высунулся из возка, вглядываясь вперёд. Дорога была малоезжая, ухабистая, и возок немилосердно трясло. Было же тут… О! Вон оно!
— Ребята! Там сейчас дорога по болоти́не пойдёт. Она, конечно, замёрзла, но свернуть всё одно некуда — сплошные кочки да коряжья, так что поедет он по просёлку, по большой дуге. Вы лошадок уж не загоняйте, а я его перехвачу и вас дождусь.
Открытая дверь билась о стенку возка, и заглянувший дружинник увидел, как агроном торопливо скидывает пуховик, свитер.
— Ты Анатоль Степаныч, чё задумал?
— Волком пойду! —
