что они наших жен и детей перебьют”.
Дня 15. Дано знать, что к приставу ночью приехал гонец с письмом, направленным только ему. Прочитав его, пристав сразу приказал хлопотать о хорошей рыбе для пана воеводы, и в самом деле прислали ее в тот же день. Но до сих пор не известно, что было в том письме.
Item[334] сообщили, что царь Дмитрий с войском своим, будучи под Орлом, приказал запалить город, а сам задумал убежать во время пожара. Увидев это, Шуйский погнался за ним, полагая, что они убегают, но те повернули и пошли на него.[335] Item, что пана воеводу хотели взять в Москву для примирения. Знать, что-то у них неладно, ибо нам позволили брать всего в долг и свободнее нас выпускали, чего до того времени не было.
Также о войске короля его милости говорили, что находится у Смоленска и взяло несколько крепостей.
Дня 19. Новый пристав приветствовал пана воеводу, имея, вероятно, указания от царя, уговаривал написать смиренное прошение, в котором следует повиниться, и дал для примера образец. Но пан воевода не написал никакого прошения, поняв, что здесь какой-то подвох, что нельзя так раболепно написать и унижаться перед теми, которые наутро могут его казнить.
Дня 20. Дано знать, что под Орлом царь Дмитрий разбил наголову войско Шуйского, едва Дмитрий Шуйский с воеводами своими спасся и бежал без оглядки до самого Серпухова. Носились также слухи, но очень нелепые и ложные, что жена пана воеводы находится с 20 000 войска под Орлом. Распускались слухи для того, чтобы людей обмануть: сказали им, что идут не на царя Дмитрия, но на Литву, чтобы их вернее, будто бы для защиты веры, выманить на войну.
Дня 21. Приехал бывший пристав Афанасий, и сразу же разнесся слух о выезде пана воеводы и царицы в Москву на какие-то переговоры. Теперь обнаружилось, что то прошение, о котором выше упоминалось, потребовалось для того, чтобы пустить миру пыль в глаза. Что вроде бы не потому вызывали пана воеводу, что он был нужен кому-то, но потому что царь сжалился над ним и берет его к себе, чтобы ему было лучше. В тот день уже хотели получить не такое прошение, какого три дня тому назад добивались, но другое, какое пану воеводе будет угодно, чтобы только содержались требования и просьбы. И с великим неудовольствием они вынуждены были открыть истинные причины своих действий.
Дня 22. Велели пану воеводе, царице ее милости, панам старостам готовиться, позволив взять с собой лишь нескольких шляхтичей. Долго это обсуждали и спорили, но порешили на том, чтобы взять 90 человек пану воеводе и царице ее милости и каждому из панов старост. Причину их отъезда некоторые усмотрели в том, что, наверное, они необходимы были для соглашения с Дмитрием, который нанес царю большой урон под Орлом, перебив много народа. А некоторые думали, что для соглашения с Польшей.
Дня 23. Гонцы один за другим прибегали, чтобы пан воевода выезжал. Различные слухи были; одни советовали отправляться, а другие — нет, и наконец остановились на том, чтобы ехать. Плача было много, особенно у тех бедняг, которые без господ своих в руках тиранов оставались. Надежда их теперь была только на Бога, их покровителя, что он и дальше, как милосердный отец, будет иметь о них попечение.
Дня 24. Проводили панов Стадницких.[336] Но нам с ними не разрешили увидеться, мы их только с крыши видели. Говорили также, что в то время Шуйскому плохо приходилось, и по этой причине приказано быстрее везти пана воеводу.
Дня 25. Выезд вечером за перевоз. Утром перед выездом хорошие для нас предзнаменования были, ибо с великими клятвами убеждали нас, что Дмитрий жив. Вечером же, перед выездом, наступила тревога: дали знать, чтобы пан воевода не торопился, ибо около Москвы великие мятежи, и пока с ними не расправятся, чтобы задержался. Однако, этих советов не послушались, и он все-таки выехал в жестокую непогоду.
Ночлег за перевозом в предместье прошел в хлопотах и трудностях, ибо челяди было мало, а в подводы запрягли непослушных московских кляч. А в городе были печали и рыдания, одной надеждой оставшиеся себя утешали, что через три недели их обещали вывезти. Таким образом, выехали все женщины (ибо девушки все вышли замуж) и юноши, больше всего — шляхтичи; челяди же не разрешали брать больше шести сверх определенного числа. После этого осталось in genere[337] 162 добрых молодца.
Дня 26. После Обеда переехали с одного ночлега на другой.
Дня 27. Положение наше в Ярославле улучшилось. Приставы Иван дьяк и Яким остались при нас. Афанасий же проводил пана воеводу. С нами обращались довольно милостиво, пищи стали давать не больше, однако несколько получше, свободу нам также дали, разрешив ходить как на прогулки, так и на рынок. Разные вести с дороги о пане воеводе приходили к нам и письма. Но первого письма нам не отдали. А другое, написанное в самом конце мая в миле от столичного города Москвы, дошло, копия его ниже.
Раздел 6
Июнь
Дня 7. Выпустили из тюрьмы Яна Запорского, который был туда заключен еще 24 сентября 1606 года, как об этом в своем месте сказано.
Дня 8. Отдано нам письмо от пана воеводы. Вот копия этого письма:
“В прошлый праздничный вторник писал вам, оставшимся в Ярославле, но сомневаюсь, чтобы то письмо дошло, таким образом, снова первое письмо посылаю. Вот оно: Сегодня, даст Господь Бог, то есть в субботу, накануне дня святой Троицы,[338] я в столичном городе Москве буду, потому что теперь мы остановились только в миле от этого города. Завтра, даст Господь Бог, надеюсь быть у великого государя, а в воскресенье обещают сразу послать как в Ярославль, так и за другими пленниками, которые в разных крепостях находятся. Ибо за князем Вишневецким и за теми, кто еще находится на Белом озере, уже послано. Я получил письмо от панов послов, которого копию, по пунктам написанную, вам посылаю. Все это приняв во внимание, легко вы поймете, что потом наступит. Надежда на Бога, заступника нашего, что милосердием его скоро дождемся чаемой радости”.
Вот пункты из письма панов послов, изложенные таким образом: “Прислать изволил сам король его милость почти год тому назад нас, своих посланников, и мы, соединившись с новыми послами, после долгих переговоров с думными боярами договорились. И было
