им [полагается] за вину, а не вследствие гнева и опрометчивости»[555].
«Дал нам наказ Чингисхан: дела походные решать в походе, домашние же — дома разрешать»[556].
Монгольский ученый-правовед Н. Ням-Осор считает, что в этой ясе Чингисхан, прекрасно понимая психологию монголов, стремился сохранить их единство. Поскольку конфликтующие люди, дабы оправдать себя, непременно постарались бы привлечь на свою сторону других, это привело бы к расколу в обществе. Несомненно, данный указ Чингисхана способствовал сохранению единства монголов. Очевидно, именно с тех пор в их характере сторониться чужих дрязг и конфликтов, дабы не быть в них вовлеченными[557].
Гильом де Рубрук и Рашид ад-Дин поведали нам и о древнемонгольской интерпретации одного из основополагающих принципов уголовного судопроизводства — презумпции невиновности. Именно на ней заостряет внимание Г. Е. Грум-Гржимайло, растолковывая упомянутый ранее билик-наставление Чингисхана, которое он дал своим сыновьям в отношении подчиненных старших военачальников: «Если когда-либо кто-нибудь из них совершит проступок, не берите на себя роли судьи, ибо вы молоды, они же — заслуженные люди. Советуйтесь со мной. Меня не станет — советуйтесь между собой и только после сего поступайте по закону.
Но при этом преступление должно быть доказано и подтверждено сознанием подсудимого. Подвергаясь наказанию, он должен сознавать, что с ним поступлено по закону, а не под влиянием вспышки гнева или других причин, повлиявших на его осуждение»[558].
Есть много доказательств того, что яса, содержавшая наказ Чингисхана о месте осуществления правосудия, реально существовала. Впервые мы находим подобный наказ в «Сокровенном сказании монголов», когда его автор описывает напутствие Чингисхана, который дает его Субэдэй-батору, отправляя своего воеводу вдогонку за сыновьями мэргэдского хана Тогтога бэхи:
Пожалуй, не стоит
Вести вам их в ставку мою.
Что делать вам с ними,
Решите вы в дальнем краю[559].
Аналогичный наказ был упомянут при разборе Угэдэй-ханом провинности своего сына Гуюга и сына Чагатая — Бури — во время похода монголов на Запад («Дал нам наказ Чингисхан: дела походные решать в походе, домашние же — дома разрешать»), а затем и Великим ханом Мунхом; его засвидетельствовали, соответственно, неизвестный автор «Сокровенного сказания монголов»[560] и А.-М. Джувейни в «Истории завоевателя мира».
В частности, А.-М. Джувейни по этому поводу извещал: когда капитулировавший перед монголами последний глава исмаилитского государства в Иране Рукн ад-Дин прибыл в Каракорум, Великий хан Мунх был крайне удивлен тому, что Хулагу сам лично «не заставил его вкусить наказание за все то зло, которое его праотцы причинили народу Аллаха». При этом «император мира Мунх-хан сказал: „Не было ему нужды проделывать столь долгое путешествие. Наша старинная яса (выделено мной. — А. М.) хорошо известна“»[561].
Несомненно, Мунх-хан имел в виду тот самый наказ Чингисхана, вошедший в «Книгу Великой Ясы».
В деле «устройства суда и судопроизводства» Великого Монгольского Улуса важную роль сыграл ноён-судья (Верховный судья. — А. М.), Шигихутуг, которому Чингисхан подчинил «дела управления и правосудия»[562]. По свидетельству Рашида ад-Дина, «он решал тяжбы по справедливости и много оказал помощи и благодеяний преступникам; он неоднократно повторял: „Не нужно, чтобы признавались из-за страха и испуга“. Он говорил виновным: „Не бойся и говори правду!“ Из прений судей известно, что с той эпохи [вплоть] до настоящего времени (начало XIV в. — А. М.) как в Могулистане, так и в тех пределах [кои зависят от нее], в основу судебных решений кладут правила его манер и способов [решать дела]»[563] (выделено мной. — А. М.).
Древние источники извещают и о личном вкладе Чингисхана в формирование судебной системы сначала улуса «Хамаг Монгол», а затем и Великого Монгольского Улуса. В одном из своих биликов Чингисхан установил порядок судебных действий в отношении членов «золотого рода», нарушивших установления «Книги Великой Ясы»:
«Если из нашего рода кто-нибудь поступит вопреки утвержденной Ясе („Книге Великой Ясы“. — А. М.) один раз, пусть его укорят словом; если сделает вопреки два раза, пусть действуют на него красноречием; в третий же раз пусть сошлют его в отдаленную, пустынную местность, именуемую Балжун Хулджур. Когда он сходит туда и возвратится — он одумается и станет внимателен и благоразумен. Если же он не образумится и на этот раз, пусть посадят его в тюрьму. Если выйдет оттуда добронравным и образумившимся — это будет очень похвально и хорошо; в противном же случае пусть соберутся все родственники и на общем сходе (Великом хуралтае. — А. М.) решат, что с ним делать» [564].
О значении, которое Чингисхан придавал осуществлению правосудия, говорят слова его наставления, обращенного к людям, которые наделены судейскими полномочиями:
«Благодаря Тору[565] Великого хана Вы не впадете в заблуждение, не ошибетесь в соратниках.
Вы не должны быть двоедушны и лицемерны, назойливы, раздражительны и мелочны. Не должны поощрять словоблудие.
Не трезвоньте о себе по всей округе [уподобляясь малым детям], не кичитесь своей должностью, разъезжая на (служебных. — А. М.) санях»[566].
Многовековые традиции в области права кочевых держав, существовавших на территории Монголии[567], которые нашли отражение и развитие в «Книге Великой Ясы» Чингисхана, касались и видов наказания, которые она предусматривала[568].
Судя по известиям древнекитайского историка Сыма Цяня, посвященным правовым нормам, которыми хунну руководствовались в своей внутренней жизни, наказания за преступления были суровы, но просты — смертная казнь и палки: «совершивший легкое преступление наказывается ударами палкой; совершивший тяжелое преступление предается смерти. Самый продолжительный срок заключения в тюрьме — не более десяти дней, и во всем государстве число заключенных не превышает несколько человек…»[569]
Тюремное заключение не получило распространения, что весьма характерно для кочевого народа, передвигающегося круглый год по степи со своими стадами. Кроме двух основных видов наказания, существовали дополнительные — ссылка, конфискация имущества и принудительные работы[570].
Эту же роль у ухуаней (и у сяньбийцев. — А. М.) играло изгнание преступников в пустыню Гоби. В этой связи следует вспомнить, что Чингисхан установил подобную меру наказания (изгнание преступников в пустыню Гоби) в отношении членов своего «золотого рода»[571].
Что же касается способов умерщвления приговоренных к высшей мере наказания членов «золотого рода» и других знатных особ, древние источники извещают и об этом. Так, бывший побратим Чингисхана, Жамуха, сам выбрал для себя способ казни, о чем просил Тэмуджина:
«Ты, побратим мой, приказать изволь,
Чтоб смерть моя по нраву мне пришлась:
Чтоб кровь моя на землю не лилась,
Чтоб кости тела моего могли
Лежать
