оказать должное уважение и почтение. Стало быть, хоть и помог дружиной в бою с вельдами, а обиды всё одно не забыл. Радушного приёма ждать не приходится.
Побуревшие от дождя и солнца остроги детинца вынырнули из-за пригорка суровыми стражами. Они щерились бойницами, в которых то и дело мелькали часовые. У ворот стояли ещё двое, молодые и крепкие, как ясени. Они вышли навстречу гостям, оглядели вставшего впереди своих людей Кирилла серьёзно, даже въедливо — неужто отец их не предупредил?
— Ну, пропустите или я к отцу проехать разрешения должен просить? — скучающим тоном поинтересовался тот.
Стражники едва заметно побелели и мельком переглянулись, одновременно делая шаг назад. Значит, всё же сказали им, что княжий сын должен со дня на день нагрянуть. На душе полегчало.
— Проезжайте, как же, — бодро проговорил часовой, наклоняя голову. — Батюшка твой, княже, требовал, как пожалуешь, сразу к нему проводить.
— До покоев гостевых сначала проводите, — Кирилл проехал мимо, не глядя на него. — И велите баню растопить. Я в грязи по шею не намерен с отцом встречаться.
Гридни молча, с явным превосходством поглядывая на часовых, последовали за ним. Особенно Лешко перья распустил, давно, видно, по носу не получал за заносчивость. И ничему-то его жизнь не учит.
Кирилл спешился, заехав на двор. И если закрыть глаза, можно было бы подумать, что оказался в Кирияте. Так же шумели кмети и отроки у дружинных изб, так же раздавался из-за стены голос города. Только пахло по-другому. Потому как не в каменном доме жил Градислав, а в огромном срубном тереме, как его отец да и другие, далёкие, пращуры. Веяло от него теплом и уютом нагретых солнцем брёвен. Резные узоры украшали окна опоры высокого крыльца и конёк крыши над чертогом. Кирилл знал их до мелочей — уж сколько раз разглядывал в детстве. С тех пор ничего не поменялось. Зато гридни и Лешко глазели по сторонам, будто никогда таких домов и не видели. За княжеским теремом стоял второй, женский, и соединял их крытый проход, которого не видно было за густыми зарослями черёмухи. Когда-то там жила мать со своими чернавками и младшими сёстрами, что пожелали поехать с ней в земли её жениха да так и осели в Новруче. А после смерти княгини там остались только дочери, Лада и Весняна. Кирилл не видел их столько же лет, сколько и отца. Верно, они уж давно повыходили замуж да родили сыновей.
Не успел ещё Кирилл со спутниками подойти к терему, как навстречу им со внутреннего двора вышли отроки, чтобы забрать лошадей да проводить гостей в хоромы.
А за отроками шествовал Найрад — княжеский бастард, после ссоры с Кириллом провозглашённый владыкой полноправным его сыном и наследником. Тогда он был ещё совсем мальчишкой, сопляком, который не знал, с какого конца за меч браться. А теперь погляди — солидный муж. И бороду отрастил, и шрам на виске получил где-то — уж не сам ли Градислав чем тяжёлым сгоряча огрел? С него станется. Не слишком-то высокий, с вьющимися тёмными волосами и простоватым круглым лицом, наружностью Найрад пошёл, видно, в мать. Не смогла благородная кровь Градислава победить кровь дочери захолустного боярина. Кирилл никогда её не видел и видеть не желал, считая, что это из-за неё и её ублюдка княгиня расхворалась, а затем и вовсе слегла. Подкосило ее хрупкое здоровье известие о том, что у любимого и чтимого ею мужа, оказывается, зазноба давняя в дальнем городе княжества была. Да ещё и сын. Она тяжело оправлялась от последних родов, в которых умерла её третья дочь, а до конца так и не оправилась.
Но и мать Найрада не прожила долгой и счастливой жизни. В одну из холодных зим застудилась и умерла в лихорадке от хвори, что выедала лёгкие. Вот Градислав и взял сына, о котором до того ничего не знал, под крыло. Сначала отроком, а там и в княжичи возвёл.
— Здрав будь, Кирилл, — Найрад протянул руку в узорном серебряном обручье. Но в глазах его не мелькнуло и тени приветливости.
— И тебе не хворать. Не думал, что когда-нибудь меня увидишь, верно? — Кирилл пожал его запястье гораздо быстрее и небрежнее, чем следовало.
— Верно, — княжич криво улыбнулся. — Но я знал, что, коли будет оказия свидеться, отец не прогонит тебя.
— Боишься? — недобро ухмыльнулся Кирилл.
— Разве что совсем чуть-чуть, — парировал Найрад.
Он не боялся, да и правильно. Кирилл не собирался отбирать у него право стать князем после отца. Кроме того, что родился, Найрад ничего плохого ему не сделал ни разу. Да и, правду сказать, остерегался всё то время, что им довелось прожить вместе. Только вот повода для страха и не было — никто, никогда в детинце не тронул его и пальцем, хоть желающие и были. Да хотя бы тот же Хальвдан. По горячей молодецкой удали всё грозился отбить ему чего, чтобы неповадно было на чужое место зариться.
Гридни встали за спиной в ожидании, но Кирилл сделал знак им идти в терем. Пусть отдыхают, а тут и одному можно справиться. Языком махать — не лес рубить.
— Да, оказия вышла знатная, — нарочито тяжко вздохнул он. — В дом пойдём или тут стоять будем?
Найрад окинул его взглядом, медленно и вдумчиво, и покачал головой:
— Ты устал с дороги. Я вышел только приветствовать тебя и больше не стану отвлекать. Ещё увидимся. Позже.
Он как будто вышел проверить, не привёл ли Кирилл с собой войско, и теперь, убедившись, успокоился на время. Бастард кивнул и пошёл прочь, оставив его на попечение отрока, что безропотно стоял рядом и ждал распоряжений. Мальчишка проводил до горницы, где лежали все сумки с седла, сообщил, что баня уже готовится, и умчался с обещанием принести еды и питья с дороги.
Кирилл с облегчением снял забрызганное грязью корзно, обошёл комнату, вдыхая давно забытый запах отцовского дома. Странно, но внутри ничего не поднималось от воспоминаний, не щемило тоской и сожалением. Наверное, потому что он всегда был уверен, что поступает правильно и здесь его больше ничего не держит. И Кирилл вдруг понял, что, если бы не срочная необходимость, он больше никогда сюда не вернулся бы. Возможно, однажды навестил бы сестёр, чтобы узнать, как они живут, но этот терем объехал бы стороной.
К чертогу Кирилл добрался только к ночи, и тут же отрок побежал докладывать отцу. А пока можно и осмотреться. Нечасто приходилось здесь бывать в детстве — Градислав не любил шума и игр, а
