её возражения на них.
«Хочешь ли ты быть спасённой без богатств и жить благополучно, в веселии и в радости, бесконечные века? Или хочешь с богатством своим жестоко мучиться в вечном огне?» – «Гораздо лучше мне без богатства получить жизнь вечную, – ответила Евдокия, – чем с богатством погибнуть однажды навеки». Пресвитер хочет склонить Евдокию к крещению: «…омывшись от скверны всех своих грехов, будешь чиста и непорочна, возродишься благодатью Святого Духа и получишь блаженный удел, где будешь наслаждаться нетленным вечным светом, где нет ни печали, ни болезней, ни злодеяний». Блаженная Евдокия хотела бы поменять своё земное богатство, доставшееся ей неправедным путём, на обещаемое пресвитером гораздо большее честное богатство, но не готова сделать это опрометчиво. «Скажи мне, пресвитер, – спросила Евдокия, – думаешь ли ты, что на небе есть нечто большее и лучшее того, что находится на земле? Ведь у нас воистину много сокровищ: золота, серебра и дорогих каменьев, всякого рода удовольствий и наслаждений, к тому же есть изобилие рыб и птиц и безмерное количество всяких снедей и напитков. Что же больше всего этого найдётся там, на небе?» – «Если не отвлечёшь ума своего от прелести этого мира, – ответил ей пресвитер, – и не проникнешься презрением к временным наслаждениям, то и не сможешь устремить взор к вечной жизни и познать те невыразимые наслаждения и несказанные богатства, которые там есть». – «Да не будет, господин мой, чтобы я возлюбила что-нибудь временное и скоро погибающее больше бессмертной и блаженной жизни, но вот в чём я хочу увериться, отче: ужели, приняв христианскую веру, я могу иметь твёрдую и несомненную надежду на то, что приду к той бессмертной жизни, о которой ты говоришь? И какое ты мне дашь доказательство, чтобы увериться мне в справедливости твоих слов? <…> Ибо если имеющиеся у меня богатства, которых с избытком хватит на всякие удовольствия и наслаждения в течение многих лет моей жизни, я раздам нуждающимся, как ты мне советуешь, а потом не получу обещанного тобою; тогда что может быть прискорбнее и затруднительнее этого последнего бедственного положения, из которого у меня уже не будет никакого выхода?»[212]
Сомнения женщины понятны, как и её желание обменять меньшее благо на большее и для этого стать христианкой. Это то центральное сомнение, которое омрачает для всякого нехристианина обращение в христианскую веру. Разум и дух требуют доказательств, что выбор правилен. Но христианство не предоставляет доказательств. Между тем вопрос о состоятельности обещаний будущего блаженства – важнейший для христианина. Как выходит из положения пресвитер? Он объясняет сомнения грешницы происками дьявола, который из зависти к перемене в её мыслях нетерпеливо ждёт момента погубить её. Напуганная Евдокия в конце концов соглашается креститься.
Что дают эти примеры для понимания природы блаженства, уготованного праведникам в будущем веке? Немного, потому что адекватного определения блаженства мы тут не находим. Зато они дают много для понимания философии праведничества, центральное понятие которой – награда. Ради награды и праведен праведник, а не ради праведности как добродетели. Он приносит себя в жертву ради блага другого, но цель жертвы – его собственное благо. Каким ужасным ударом и трагедией было бы для праведника открытие, что награды не будет, что жертва была принесена исключительно ради блага другого!
Нет причин спорить со святыми отцами по поводу существа дела, это был бы спор разума с вымыслом, а порой и с откровенным шарлатанством и ложью. Но есть и рациональный момент в философии праведничества. В том, как отцы определяют небесное блаженство, отражены разнообразные реальные стремления и желания духа, естественные и понятные человеку. Есть среди этих определений и явно абсурдные. Так, трудно предположить, что к числу райских блаженств может относиться отсутствие искусств или отсутствие пищи и пития и питание одним воздухом. Но есть среди обещанных блаженств и такие, которые, будучи приемлемы для большинства людей, не могут быть приемлемы для христианства. Тут и золото, и драгоценные камни, услаждающие своим сверканием взор праведников, и, наконец, власть над обновлённым миром. Неизбежно возникает вопрос: праведники ли ещё те, кто будет владычествовать в будущей жизни? И с каких пор могут волновать праведника золото и власть? Святые отцы, сами того не замечая, невольно выразили в описаниях будущей жизни свои тайные помыслы, прямо противоположные христианским догматам и принципам. Морально неприемлемо в будущем блаженстве уже то, что оно обещается в награду за добродетель. Добродетель тем самым становится товаром, который можно выгодно обменять на ценность более желанную – на блаженство.
Парадокс и противоречие христианского взгляда на блаженство состоит в том, что христианину вменяется в обязанность презирать наслаждения земной жизни, но не жизни небесной. «Но наслаждения, обещанные ему Христом, несопоставимо выше земных!» – скажет богослов. Именно поэтому христианин должен отвергнуть их в первую очередь. Ценность наслаждения для него должна быть обратно пропорциональной его влечению к нему: чем соблазнительнее наслаждение, чем труднее устоять против него, тем правильнее христианин поступит, если отвергнет его. Он, своей духовностью настолько превосходящий язычников, должен превосходить их и своим презрением к наслаждениям. Быть рабом наслаждений в земной жизни недопустимо – таков посыл христианства. И тут же оно предлагает христианину быть рабом наслаждений в будущей жизни. Телесны наслаждения или духовны, они всегда желанны. Быть рабом духовных наслаждений не почётнее, чем быть рабом наслаждений телесных. Рабство, независимо от того, кто владеет тобой, ни при каких условиях не почётно, и избежание рабства, а не привязанность к нему должно быть первым стремлением раба. Нигде и никем не произведено точное сравнение телесных и духовных наслаждений, а если бы такое сравнение было произведено, результат для христианства оказался бы неожиданным. Наслаждения духа могут по низменности своей природы намного превосходить наслаждения тела. Удовольствие, получаемое христианами от вида мучений сжигаемых на кострах противников их веры, следует отнести к телесным или духовным? А какого рода было удовольствие, получаемое служителями инквизиции от пыток еретиков? Удовольствие от мести, от ненависти, от злорадства, от злопамятности телесно или духовно? Животное не испытывает удовольствия от мести или злорадства – человек испытывает. Выше человек в этом животного или ниже? После того как удовольствия были неправомерно поделены христианством на низшие телесные и высшие духовные, оно на протяжении веков было занято тем, что навязывало человеку свой взгляд на удовольствие, не имеющий ничего общего с реальностью. Параллельно оно навязывало ему жажду удовольствий, пусть только небесных, не зная, что ещё предложить человеку какой другой идеал. Человек отвергнет всякий идеал, если он не будет связан для него с удовольствием.
