что мотор крана, наконец, заработал.
Капитан возник на мостике, махнул рукой и что-то крикнул — шум заглушил его слова. Но быстро вернувшийся Лайтмен крикнул Рону прямо в ухо, что «Можно, мол, поднимать, и спускать!» Рон приготовился так и сделать, сидя в застеклённой передней части крана, и дёргая за рычаги.
Вернулись строповые. Осторожно и медленно тросы натянулись, и огромная конструкция, уже освобождённая от всех креплений, неторопливо взмыла над палубой. Трое матросов, страхующие передний, и ещё трое, занимавшиеся задним строповыми концами, показали жестами, что всё в порядке. Ветра почти не было, и раскачивания, или повороты не угрожали поднятому батискафу.
Всего за каких-то двадцать минут его спустили на воду, и надёжно принайтовали к корпусу. Гигантские копровые транцы не давали «бочке» биться о корпус судна.
— Ну вот, герр профессор! — подошедший старпом лучился оптимизмом. Двигатель выключили, и над океаном снова царила благословенная тишина, — Сейчас ребята запустят насосы, и начнём вашу бочку заполнять!
— Прекрасно! — профессор явно был наконец-то рад, — Сколько времени это займёт?
— Ну… по прикидкам Рона, где-то часов пять. То есть, это — при самом благоприятном раскладе. — поспешил поправиться Лайтмен.
— Прекрасно. — повторил профессор, — То есть, можно через три-четыре часа перекусить, немного подождать, и ещё до обеда опробовать нашу малышку в действии.
— Да, сэр. Можно, сэр. — старпом размазал по лицу очередной жирный шматок смазочного масла с угольной пылью, — Пойду, доложу капитану.
Смысл этого действия несколько ускользал от профессора, так как капитан собственной персоной всё ещё маячил на мостике, опираясь локтями о перила — всего в каких-то десяти ярдах от будки крана по прямой, только повыше, и не мог не знать об успешном окончании спуска. Но — субординация и дисциплина — есть субординация и дисциплина!
Да и хорошо, что капитан Паркер держал своих ребят, как говорится «в ежовых рукавицах» — может быть, именно поэтому старая посудина ещё весьма бодро плавала, и явно собиралась поплавать ещё.
После ланча, состоявшегося традиционно в кают-кампании в час дня, капитан приказал всей палубной команде всё проверить, и быть наготове.
Расчёты учёных блестяще подтвердились — заполненный под завязку лёгким авиационным топливом батискаф торчал из воды всего на полтора-два фута. Конечно, при сильном волнении на таком не поплаваешь… Но в подводных глубинах, по словам профессора, волнения нет.
Сам «герр» профессор и Хацармавеф скрылись, бодро помахав на прощанье, в люке своего «плавучего гроба», как невежливо описал странный аппарат боцман Ричи О,Хара. После чего двое особо здоровых ребят из трюмной команды завинтили тяжеленную крышку сферы. Не нужно было специального приказа — все свободные от вахты матросы вместе с работающей частью вахтенной команды с нескрываемым интересом следили за невиданным зрелищем.
Вот отданы швартовы, и профессор получил от капитана через пока ещё неотсоединенный провод телефона пожелания «семь футов под килем». Профессор как всегда вежливо поблагодарил, и приказал отсоединить и провод.
Первые две минуты ничего не происходило — очевидно команда батискафа осваивалась в своей крошечной рубке. Но вот вдруг возле кормы возникло волнение — включились винты. Не слишком быстро, но и не медленно, а со скоростью, как намётанным глазом прикинул капитан, около двух узлов, вертикальный цилиндр входного кессона стал удаляться, затем описал вокруг кормы «Джорджа Вашингтона» полуокружность. Похоже, всё в порядке — маневрирует посудина уверенно.
И вот, наконец, на глазах у всех чёрно-жёлтое пятно медленно и уверенно скрылось из глаз: батискаф отправился в первое, пробное, погружение.
Гула возбуждённых голосов капитан старался не замечать: он внимательно рассматривал место погружения в бинокль. Нет, ничего не всплывает, и воздух не пузырится. Значит, будем надеяться, всё в порядке…
Хотя они с профессором договорились, что в первый раз все проверки займут не больше часа, Паркер немного волновался. Техника, хоть и собранная на лучших заводах, но — новая. Мало ли… Впрочем, хотя расписка и Пристли и Хатцармавефа в том, что они сами… претензий не имеют… весь риск принимают на себя… и т. д. была надёжно заперта в сейфе капитана, это не мешало ему действительно переживать за судьбу пионеров морских пучин.
— Сколько там?.. — Паркер глянул на хронометр рубки. Надо же! Прошло всего девятнадцать минут! А кажется — не меньше часа! Хм. Нет, так не пойдёт.
— Марсовый! — окрик был обращён к вороньему гнезду на грот-мачте, — Бинокль в порядке?
— Так точно, сэр! — в бочку он загнал самого юного и глазастого матроса, Энди Хиггинса. Впрочем, какого, к чертям, матроса — вчерашнему юнге только-только исполнилось восемнадцать. У него даже шрамов от драк в портовых кабаках было только три, — Видимость отличная!
— Хорошо! Докладывай, как увидишь что-то… подозрительное, или необычное. Ну, или если они всплывут!
— Есть, сэр! Обязательно, сэр! — вот мальчишка, даже ответить толком ещё не умеет! Паркер досадливо поморщился. Ничего, скоро пообвыкнется, будет отвечать как положено. А пока…
Выпятив грудь и пожевав сигару, Паркер вернул лицу каменно-непробиваемое выражение, и удалился в рубку.
Когда глубина достигла двухсот ярдов, за иллюминаторами стало практически темно. Профессор включил электрическое освещение — они ведь сейчас не вели работу, а проверяли как раз аппаратуру батискафа. Пока всё оказалось в норме. Никаких струек воды, или подозрительных звуков их детище не выдавало.
Поработав рычажками настройки, Хацармавеф доложил:
— Прожекторы левого и правого борта в порядке. Поворачиваются легко, и быстро. Но сэр… Дальность освещения несколько меньше расчётной. Я бы оценил ее… Хм-м… в двадцать ярдов.
— Ничего, Джимми. Это ничего… — когда они оставались вдвоём, профессор именовал своего ассистента именно так. Это было и как бы символом доверительных отношений, (всё же — одиннадцать лет вместе!) и куда проще, — До глубин в четверть мили всё ещё полно планктона и частиц разного мусора. Вот они и снижают видимость, рассеивая лучи. Доберёмся до абиссальных глубин — и всё будет, как надо.
— Профессор… — Хацармавеф замялся на секунду, что не укрылось от чуткого уха его начальника, — а какое реально давление сможет выдержать наша… э-э… батисфера?
Пристли помолчал, постучав тонким изящным и ухоженным ногтем по шкале глубиномера. Затем глянул вниз — в донный иллюминатор.
— Мы всё делали с запасом. Единственное, в чём я хоть как-то сомневаюсь, это — стёкла. Если бы не они, наша кабина сама по себе могла бы выдержать и все шестьсот атмосфер. Ну а так — я не рискну спуститься глубже, чем до четырёхсот. Хотя… здесь больше и не понадобится.
— Да, наверное. До дна, согласно измерениям капитана — всего три тысячи восемьсот девяносто метров. Это как раз триста девяносто атмосфер. — несмотря на своё
