доносились из полутьмы двигательного отсека.
— Хелло, герр профессор! — (догадаться, почему старпом сходу стал именно называть так уважаемого шотландца было вряд ли возможно, так как сам старпом на недоумённые вопросы просто смеялся, и твердил, что «так звучит солидней!», профессор же почему-то не возражал) старпом на приветствие отозвался весьма бодро. Похоже, он тоже миновал этап «да чтоб ты провалился со всеми своими потрохами, чёртов ящик!»
За эти пять дней к капризам мотора кормового крана уже привыкли все на судне, и то, что он не всегда мог справиться с девятнадцатитонным аппаратом для исследования пучин океана, уже не раздражало, как в самом начале, а считалось чем-то вроде доброй традиции. Возможно, не последнюю роль в этом сыграло отношение самого начальника научной части: на все отказы и поломки он неизменно заявлял:
— Ничего. Нам торопиться некуда. Тише едешь — дальше будешь. — а когда окружающие начинали ворчать, или посмеиваться, добавлял, — От того места, куда едешь!
— Ну, как там сегодня наш любимый мотор?
— Хм-м… В-принципе, неплохо, сэр. Рон уже чинил этот чёртов регулятор, так что мы знаем, в чём дело. Сейчас разберём, промоем, подточим, и снова соберём — будет, как новенький.
Эту нехитрую сказочку «герр» профессор и его сутулый ассистент слышали уже раз семь, так что все вполне беззлобно посмеялись. Не участвовал только Батлер — он как раз загремел чем-то большим, и выругался особенно цветисто: всё ещё горячая крышка распределителя пара шмякнулась ему на колени. Впрочем, толстые брюки комбинезона спасли механика от серьёзных последствий. Сдвинув деталь на палубу, он попросил о помощи:
— Сэр! Вы не могли бы…
— Да, Рон, сейчас. — старпом был в рукавицах, и вдвоём они выволокли металлическую коробку сложной формы на открытое пространство кормовой надстройки. Только теперь механик соблаговолил, впрочем, довольно приветливо, буркнуть:
— Доброе утро, господин профессор, доброе утро, Хацармавеф! — почему Батлеру удалось так легко запомнить неординарное имя ассистента, вряд ли понимал даже он сам. Зато после примерно десяти повторений в его присутствии, странное буквосочетание уже весьма сносно мог воспроизвести и старпом.
— Ну как, Рон, успеете за час-то? — профессор был как всегда, спокойно-приветлив. Он не боялся, как он их называл, «временных неудач». За время своей работы в Университете он вполне свыкся с мыслью, что для того, чтобы чего-то реально добиться, нужно не взрываться и штурмовать, а методично и кропотливо ковыряться.
Старпом не мог не отметить действенность такого подхода.
Вот он стоит — плод девятилетнего упорного труда. Расчётов и бессонных ночей. Препирательств с металлургическими заводами и поставщиками оборудования. Выбивания субсидий и вытрясания собственного кармана. Вот именно: если бы не немалый капитал, нажитый отцом профессора на знаменитых поставках чая из Индии, и оставленный затем в единоличное владение наследнику, не видать бы «герру» профессору любимой игрушки, как своих ушей…
Нет, профессор вызывал у всего экипажа только положительные эмоции. Во-первых, никому никогда не указывал, как что делать. Во-вторых, был неизменно бодр и неколебимо спокоен. И в-третьих — щедро платил за выполняемую работу.
Поэтому, убедившись, что ремонт идёт пусть медленно, но верно, оба учёных действительно забрались по приставной лестнице в недра своего чудища, стоявшего поперёк корпуса тут же, возле крана, и занялись делом.
Теперь, когда убрали огромные брезентовые полотнища, укрывавшие части аппарата от любопытных глаз в порту, детище учёной мысли уже примелькалось, и не казалось нелепым монстром — даже экипажу.
Профессор зачитывал пункты длинного списка, а Хацармавеф демонстрировал в тесной кабине то, что требовал его шеф. При этом оба придирчиво осматривали, как эта вещь закреплена, не мешает ли проходу, и функционирует ли. Особое внимание уделяли электропроводке. Предметов и приборов было много, и работы хватило бы как раз на час. Однако снаружи странное устройство выглядело просто — почти как чудовищная цистерна, каковой по сути и являлось по большей части. Несмотря на это, профессор смело собирался вверить ему свою, и верного помощника, жизни.
Для тысяча девятьсот седьмого года аппарат выделялся непривычной намётанному (да и ненаметанному) взгляду компоновкой и революционным новаторством технических решений. Основной корпус, действительно представлявший собой огромную, сильно вытянутую бочку, слегка заострявшуюся на концах, достигал в диаметре четырёх ярдов, и в длину занимал пространство от одного борта «Джорджа Вашингтона» до другого — то есть шагов тринадцать. Вначале отдельные его части, а теперь и весь собранный корпус надёжно, ещё в порту, был принайтован к мощным деревянным козлам из пятидюймовых брусьев, так, что даже самый сильный шторм не смог бы сорвать его с палубы.
Под центром «бочки» теперь висел, почти касаясь настила палубы, венец инженерной мысли: сфера, отлитая на заводах Армстронга в США, из прочнейшего стального, с примесью хрома и никеля, сплава, диаметром больше восьми футов. Стенки шара достигали в толщину трёх дюймов, поэтому неудивительно, что из общих девятнадцати тонн веса одиннадцать приходились именно на отливавшую серо-стальным цветом, сферу.
В трёх местах по бокам в ней имелись иллюминаторы, забранные шестидюймовыми плоскими кварцевыми стёклами, выточенными в виде конусов с наружным диаметром побольше фута — для улучшения обзора, и лучшего противостояния давлению. Ещё один иллюминатор, тоже всего шестидюймового диаметра, имелся в дне сферы. Сверху же она герметично закрывалась пятнадцатидюймовым люком — только-только протиснуться! И больше ничем наружный интерьер сферы «обезображен» не был.
«Бочка» же представляла собой тонкостенный цилиндрический железный корпус, который предстояло заполнить бензином, после того, как удалось бы спустить батискаф на воду, из двух танков по сто тонн каждый. Нужен был этот корпус только для придания плавучести «чертовски тяжёлому д…му», как традиционно грубо, но весьма реалистично описал конструкцию в целом капитан Паркер.
Со всех сторон лёгкий корпус «бочки» щетинился прожекторами и винтами в цилиндрических защитных кожухах. Хотя, как прагматично отметил старпом, «вряд ли там будут водоросли!».
Убедившись, что всё для первого, пробного запуска, на месте, и никуда само не уйдёт, учёные выбрались наружу. После тесноты и спёртого воздуха крохотной сферической кабины, просолённый и пропитанный запахом йода и слегка подгнивающей рыбы, наружный воздух, показался приятней любой французской парфюмерии. Старпом, механик, и трюмный первой категории Фергюссон как раз закрепляли крышку пресловутого распределителя. Старпом приветливо помахал рукой:
— Порядок, герр профессор! Сейчас запустим!
— Великолепно. — отозвался Пристли, ни мало, впрочем, не сомневающийся, что это обещание не обязательно исполнится. Они с ассистентом подошли к будке крана спокойно, и без лишней суеты пронаблюдали, как запустили капризный, сильно дымящий, и шумный агрегат.
Удивительно, но на этот раз, похоже, всё работало как надо. Старпом пошёл доложить, хотя тарахтело так, что только мёртвый не догадался бы,
