с этим. Разберись, пожалуйста. Найди её.
Сказала она и исчезла, заставив на миг кондиционеры на потолке загудеть чуть громче от перепада давления.
Спать дальше не получалось, а вот времени на размышления было предостаточно. Во-первых, я решил, что если Нинель Кирилловна так и не ответит, то отправлюсь в Петербург не завтра, а послезавтра — хотелось нормально отоспаться. Во-вторых — решил написать отцу о разговоре:
«Говорил с Е. Просит дальше искать А. Это она отправила А. искать Ц.»
В третьих решил, что к Давыдову теперь заезжать уже не особо-то и надо — потому что поговорил я с особой куда более важной, чем он.
От размышлений оторвал поток из двух десятков оповещений мобильника, когда мы уже садились в Видном. С запозданием пришли поздравления с днём рождения от родственников, от Сида, который сообщил, что только вчера вернулся домой, от Амелии, с которой пару дней назад летели из самолёта, от коллег и даже от Самиры… Я пролистнул их все дальше, к самому важному для меня поздравлению:
«Эльдаръ Матвеевичъ! Съ днёмъ рождения! Вы очень хороший, несмотря ни на всё. У меня есть один скромный презентъ…»
Недолго думая, я нажал кнопку вызова.
«Ошибка соединения…»
Вот же чертовка, улыбнулся я. Точно хочет, чтобы я помчался в Петербург. Заманивает! Что ж, подумалось мне, это уже хорошо. Я решил на этот раз ничего не писать — то ли мои сообщения не доходят, то ли это часть игры.
На часах было пять вечера. Первым делом из самолёта я помчался домой, в родной коттедж, в объятия Сида, Софии, Василия Исидоровича, Эрнесто и Ростислава. Мой домик был украшен весьма нарядно, хоть и безвкусно, а в беседке уже были расставлены пироги и легендарный шашлык, приготовленный Сидом.
— Мы уж тут без тебя, барь, начали. Не знали, когда ты вернёшься.
— Ещё и оправдываешься! Давай, лучше, покажи мне, как и чего со стройкой.
А со стройкой всё было более чем прилично. Мой новый, большой участок преобразился капитально — большая часть у входа была зачищена, стояла пара бытовок для рабочих, несколько единицы техники и огромные горы стройматериалов вдоль забора. Уже стоял готовый фундамент с залитой бункерной частью и были залиты тропинки, ведущие куда-то вглубь леса.
Но всё же это пока ещё это всё не ощущалось, как мой собственный дом. И не было ничего более приятного и комфортного, чем после тёплого душа плюхнуться в пыльную кровать крохотного коттеджа, к которому успел привыкнуть.
Впрочем, долго я разлёживаться не стал. Уже в семь вечера я помчался в Подольск на ужин с маман. Как-никак, предстояло обсудить достаточное количество вещей и многое рассказать.
Людей было немного — мать, дворецкий, косоглазая кухарка-борцуха и улыбчивая, опрятно одетая пожилая дама с крашеными в розовый цвет волосами. Её я не сразу признал, но маман толкнула в бок, шепнув на ухо:
— Няня твоя детская, Наталья Владимировна Варлей.
— Тётя Наташа! — изобразил я радушие и обнял женщину.
Поговорили хорошо, рассказывал я о своих приключениях только то, что было уместным и нужным. Дождался и каверзных вопросов:
— Стало быть, и девочки у тебя уже были, Эльдар Матвеевич? — спросила тётя Наташа.
— У, да откуда… — вставила мама. — Ну, приходила тут к нам в гости одна тёмненькая, они пантомиму устроили, а на самом деле…
Наталья Владимировна прищурилась.
— Как же, как же. Я же видела по новостям эпизод, как тебя с ней эвакуировали. Как друг на друга смотрели — я в этом хорошо разбираюсь!
— А другая пропала без вести из номера отеля, — зачем-то сказал я.
К счастью, разговоры после на подобную тему иссякли. Наталья Владимировна рассказывала про своих кошек, что работает директором детского клуба искусств — крепостной статус отнюдь не мешал занимать руководящие места, мать же опять рассказывала про галерею. В общем, общение было одновременно и достаточно тёплое и открытое, и — немного напряжённое. А всё потому, что они продолжали относиться ко мне, как раньше — к реципиенту. И вроде бы люди были родные, но, как я не старался, а родной дом реципиента так и не стал моим родным, особенно если учесть, что именно в этом предложении я был на целые сутки «убит» господином Кастелло. По сравнению с этим участок с арбузами и хибаркой Сида на противоположной стороне поля был куда роднее и ближе.
Мысли об Алле и Самире вызывали тоску, чтобы как-то приободрить себя — заглянул в телефон. Там не было новых сообщений, но конец диалога с Нинелью Кирилловной вызывал прилив эндорфинов.
Единственное, что я заметил в ходе листания — странные квадратики около собственных писем. У других сообщений они синего цвета. У моих — фиолетовые со шриховкой. Я уже давно освоил интерфейс приложения и подумал, что это какая-то особенность того, что я пишу из других регионов. Но пролистав сильно наверх, до переписок, когда я ещё не выпал из окна общаги и не уехал в Антарктиду — понял, что ошибался. Тыкнул по квадратику, удерживая, вошёл в контекстное меню и докопался до каких-то совсем системных глубин:
«Парам сооб: 2010−10–01, 98Найнверт, отпр отв „верхисетск04-почтозавр-суперрихнер-97−2–64–200, Отказ:«Не можетъ быть доставлено: блокъ-листъ»“»
Вот тебе раз. Блок-лист. Все эти недели, а может — и месяцы я был забаненным. И я уже догадывался, кто это мог сделать.
— Альбина, — прошипел я сквозь зубы. — Твою ж налево…
Мне очень хотелось ненавидеть эту двухметровую женщину, но я не мог — уж больно старательно она оберегала Нинель Кирилловну. Молодец, ничего не скажешь. Ну, ничего — уже послезавтра, решил я, я обязательно прилечу в Санкт-Петербург, наведаюсь в общежитие и поставлю все точки над «i». А в конце концов, если брать какие-то формальности — даже Кирилл Юрьевич уже всё разрешил.
Настал черёд вручения подарков — подарили запонки, явно матрицированные, красивый не то артбук, не то картинный каталог, от Фёдора Илларионовича — дорогой луизианский набор инструментов в чемоданчике, а от молчаливой Эльвиры — небольшой пузырь какого-то новозеландского винища.
Основной подарок был в приложении «Мой Дворъ» — мать переписала на меня пару тысяч акций каких-то аукционных домов общей стоимостью на восемь тысяч рублей. Акции выглядели очень волатильными, но я искренне поблагодарил маман.
После трапезы, когда уже стемнело — я был достаточно наелся шашлыком, и потому сильно не налегал — Фёдор Илларионович предложил подняться в верхние комнаты, чтобы посмотреть мои вещи.
— Вы же строитесь, Эльдар Матвеевич. У вас остались здесь игровые автоматы, весьма увесистые, может, сразу заберёте их куда-нибудь к себе в подсобки? Или отдадите.
— Нет-нет! Сид их обожал, давно уже про них говорил. Давайте посмотрю.
Мы поднялись, я заглянул в свою бывшую опустевшую спальню, затем в игровую. Помог измерить габариты, прикинуть, как транспортировать. Затем подошёл к окну.
В окне, в семидесяти метрах от меня, за забором стоял особняк Нинели Кирилловны. Я прищурился — в сумерках на втором этаже горел свет в одном единственном окне.
И мелькнувшую в свете окна фигурку я не мог спутать ни с какой другой.
— Твою ж… — сказал я и помчался вниз
Подарки. Совершенно не готов. Прихватил по дороге со стола новозеландское винище и горсть шоколадных конфет.
— Ты куда? — спросила у меня мать.
— А, кстати, — я задержался в гостиной, обратив внимание на одну из картин в раме, стоящей в штабеле с другими работами в углу гостиной.
Небольшую, в стандартный лист размером картинку на стене. Там были солнце, дерево и игрушечный резиновый пингвин, нарисованный в нарочито-наивной манере. Пингвины. Она любит пингвинов. Смахнул картину с гвоздика, услышав за спиной диалог:
— Это, между прочим, Бородин-Кириллов, очень дорогой автор! Завтра его персональная выставка.
— Не мешайте, Наталья Артуровна, вы разве не видите — тут дело очень, очень серьёзное.
Дальше поймал дворецкого.
— Фёдор Илларионович! Ворота!
Он кивнул, открыл. Перебежал через дорогу, наискосок. Подёргал — ворота поместья Чистяковых, разумеется, были закрыты.
Итак, первое препятствие на пути к замку принцессы. Звонить, как я понял, было бесполезно. Я прислонил голову к прутьям — в углу, за забором, виднелся блок управления.
Вход в матрицирующий канал. Блокировка. Ввод ментального пароля — простой брутфорс, имена и фамилии хозяев, голос Нинель Кирилловны, что-то ещё… Не помогает.
Сзади кто-то тихо подошёл, я дёрнулся, уже готовый достать пистолет.
Это был Фёдор Илларионович, протянувший мне что-то, что я тут же сунул в карман. Старый моряк, он не так-то прост, как кажется.
Снова вход в матрицирующий канал. Прошло ещё минуты две — дверь дёрнулась, но, скорее всего, вовсе не потому, что мне удалось подобрать. Ворота открыли изнутри, а ко мне уже семенил в шумных уличных тапках дворецкий семьи
