так ли? Вы не могли бы быть более любезной даже с… к примеру, с сэром Чарльзом Кэрью. Но теперь вы вспомнили, кто я — униженный раб, преступник, которого, как вы справедливо сказали, негоже оставлять в живых.
Она не ответила, и он встал на ноги.
Она поглядела на него со слезами на глазах.
— Подождите, — промолвила она и протянула дрожащую руку. — Я задела вас. Но кто я такая, чтобы вас судить? И что бы вы ни совершили, какие бы за вами ни числились грехи, нынче ночью вы вели себя с беззащитной девушкой так благородно, как самый образцовый из наших дворян. И она просит вас забыть ее необдуманные слова.
Лэндлесс упал перед нею на одно колено.
— Сударыня, — вскричал он, — я считал вас самым красивым из Божьих созданий, но полагал, что вам нет дела до страданий, которых вам не понять и от которых упаси Бог вас саму. Но теперь я вижу, что вы сострадательный ангел. Если я поклянусь вам честью дворянина и Богом на небесах, что я не преступник, что я не совершал того, за что страдаю, вы поверите мне?
— Вы хотите сказать, что вы невиновны? — затаив дыхание, проговорила она.
— Видит Бог, да.
— Тогда почему вы оказались здесь?
— Я здесь, сударыня, — с горечью отвечал он, — потому что Фемида отнюдь не слепа, ее только изображают с завязанными глазами. Ведомая блеском золота, она видит хорошо — но смотрит только в одну сторону. Я не мог доказать свою невиновность и не смогу никогда. И любой — сэр Уильям Беркли, ваш отец, ваш родич — скажет вам, что единственное различие между мною и прочими обитателями Ньюгейта: фальшивомонетчиками, мошенниками, бандитами и разбойниками с большой дороги — среди коих числюсь и я, это то, что я не только негодяй, но и лицемер. И все же я прошу вас верить мне. Я невиновен в том, в чем был обвинен.
Его лицо было освещено луной. Она долго и пристально смотрела на него большими спокойными глазами, затем ласково и тихо промолвила:
— Я верю и сочувствую вам, сэр. Вы много страдали.
Он наклонился и поднес к губам подол ее платья.
— Спасибо вам, — отрывисто произнес он.
— Я могу что-нибудь для вас сделать? — спросила она, помолчав.
Он покачал головой.
— Нет, сударыня, ничего. Вы уже подарили мне ваше доверие и ваше ангельское сострадание. Это все, о чем я прошу и больше, чем то, о чем я мог просить час назад. Вы ничем не можете мне помочь. Я должен покориться судьбе. Я бы даже попросил вас не передавать то, что я вам открыл, ни полковнику Верни, ни кому-либо еще.
— Да, — задумчиво молвила она. — Если я не могу вам помочь, будет разумнее ничего не говорить. Это могло бы только усугубить вашу участь.
— Спасибо вам еще раз. — Он опять поцеловал подол ее платья и встал с колена, чувствуя, что у него стало легко на душе.
Начало рассветать, с первым неясным румянцем на восточном краю неба Лэндлесс разбудил рабов, и те, зевая и дрожа, очнулись ото сна.
— Что нам теперь делать? — спросила Патриция.
— Лучше всего двинуться через этот лес, пока мы не найдем какой-нибудь дом, хозяева которого помогут нам добраться до Верни-Мэнор.
— Хорошо. Но давайте не углубляться в этот лес, где мы видели то жуткое лицо. Давайте пойдем по берегу, покуда не рассветет. Сейчас в лесу все еще темно.
В знак согласия Лэндлесс улыбнулся, и они четверо — он и Патриция впереди, а двое негров сзади — зашагали по берегу. Воздух был стылый, тяжкий, ветра не было и, судя по безоблачному небу, день обещал быть жарким. На востоке небо румянилось все больше, и розовая дорожка протянулась по быстро стихающим волнам. Их ноги проваливались в мокрый песок, идти было тяжело, к тому же Патриция замерзла и устала, так что шли они медленно. Под ее глазами залегли темные круги, уголки губ утомленно опустились, распустившиеся золотистые волосы влажными массами обрамляли ее белую шею и прекрасное лицо, которое на их фоне казалось маленьким и детским. В ясных глубинах ее чудных карих глаз читалось нечто такое, чего Лэндлесс в них прежде не замечал. До сих пор он видел в них только презрение и неприязнь, теперь же они смотрели на него с сочувствием, истовым и удивленным.
Когда взошло солнце, жертвы кораблекрушения покинули берег и вошли в лес. Его величественные нефы заполнял лиловый свет. В вышине в промежутках между кронами деревьев сияла яркая синева, но со всех веток, со всех хвоинок, со всех листков непрестанно барабаня, падали тяжелые капли воды. В воздухе стоял волглый запах гнили, гниющих листьев и папоротника, побитого дождем. Обитатели леса проснулись — пели птицы, цокали белки, жужжали насекомые, летая вокруг желтых осенних цветов и фиолетовых гроздьев дикого винограда; издалека донеслось тявканье лисы. В просветы в зеленом пологе падали столбы бледно-золотого солнечного света, согревая озябших путников.
— Это было как дурной сон, — весело проговорила Патриция, когда Лэндлесс отвел в сторону большую мокрую ветку кедра, загораживающую путь. — Буря, тьма, огромные голодные волны и угроза смерти. О, какое счастье, что мы проснулись!
Ее взгляд упал на лицо Лэндлесса, и она вдруг поняла, что на свете есть люди, для которых жизнь — это не сплошной веселый праздник. И посмотрела на него смущенными глазами.
— Надеюсь, что вы хотите жить, — сказала она. — Смерть ужасна.
— Вряд ли, — ответил он. — Смерть подарила бы мне забвение.
Она содрогнулась.
— Но как же этот мир, этот теплый, светлый прекрасный мир! Как можно хотеть покинуть его? Одно дело — умереть от старости в своей постели, но умереть молодым! Погибнуть от бури или в ужасе и напрасной борьбе, как тот человек, который был убит!
Когда она заговорила об убитом, на ум ей пришла еще одна мысль.
— Как вы думаете, — спросила она, — будет лучше, если мы сообщим, что видели убийцу, уже в первом доме, до которого дойдем, или же только тогда, когда доберемся до Верни-Мэнор?
По телу Лэндлесса прошла дрожь.
— Вы расскажете об этом полковнику Верни?
Она широко раскрыла глаза.
— Ну конечно! Что же еще нам делать? Разве его не ищут по всей округе? Мой отец очень хочет, чтобы его изловили. Справедливость и благо колонии требуют, чтобы он был наказан. — Она замолчала и чопорно посмотрела на его мрачное лицо. — Вы ничего не говорите. Этот человек виновен, виновен в ужасном преступлении. Не хотите же вы выгородить его, дать ему сбежать?
