дальше.
— Ну-ну… — усмехнулся Першинг.
— Нет, Першинг, серьёзно, почти одно барахло, ну и пара артефактов маломальских. Вот и решил до барахолки сбегать. Арты скинуть и прикупить чего-нибудь. Одному туда тащиться стремновато как-то. Вдруг, на бандитов нарвусь, а стрелок из меня, как из бобра лётчик. Ну так что! Возьмёте с собой?
Першинг отмахнулся от говорившего, как от мухи у бутерброда.
— Иди ты… Сеня… На свою барахолку в одинокого. Мы на Радар, так что не по пути нам, — отрезал Першинг. — А по поводу швали не бойся, их до самой барахолки точно не встретишь. Теперь точку, что под ними у барахолки была, Саня Арбалет держит.
— Жаль, что не по пути, — расстроился Сталкер. — Но за хорошую новость спасибо. До недавнего времени крайняя стоянка из-за этих уродов как заноза в заднице была. Ладно, побегу в дорогу собираться, а вам мужики лёгкого пути, — кивнув на прощанье, Сталкер быстрым шагом поспешил к зданию казармы.
— Ромыч, нет, ну ты видел, шустрый какой? С левой кривой ноги, на халяву под нашей защитой прогуляться решил, — возмущение Першинга Роман не понял.
— Тебе, Паша, что, дороги жалко? Топал бы с нами. Почему ты ему, про какой-то Радар натрепал? Нам что, в Припять через него идти?
— Да нет… Конечно, можно и через Радар… Через него покороче будет, но что-то я желанием не горю мимо тех мест шагать.
— А что там не так?
Павел наморщил лоб.
— Да всё, вроде, так… Место как место, ничего особенного. Дерьмово, как и везде в Зоне… Ну, может аномалий чуть побольше, и Монолитовцы шлындают, во всём остальном ничего примечательного, а про Радар я Сене Воробью так ляпнул, чтоб отвязался. Настроение у тебя, вижу, к весёлым компаниям не располагает.
— Тоже мне, психолог нашёлся, — буркнул Роман и, поправив на плече лямку рюкзака, пошёл дальше.
— Ну, психолог, не психолог, а в людях кое-что понимаю, — обиделся Першинг. — Странный ты, всё-таки, Ромыч… Тебя близкий друг предал… Можно сказать, жизнь твою за деньги продал, а ты ему даже в рожу не дал. Я бы на твоём месте вместо того, чтобы злобу в себе держать, спустил бы её на физиономию этого живописца.
— Вот потому ты не на моём месте, — оборвал Першинга Роман. — Да и злобы у меня на него нет. Одно жалко — уйма времени зря потрачена.
— Ну не скажи, — не согласился Павел. — Сам посуди… Мужикам на дальней стоянке помогли… и у этого упыря Художника место, где может быть портал узнали, а то блудили бы по Припяти неизвестно сколько. И ты выяснил, что не друг он тебе, а сволочь продажная… так что очень даже не зря мы сюда прогулялись.
— Может ты и прав, — согласился Роман. — Во всяком случае, теперь можно прямиком идти в Припять.
— Вот и я тебе говорю, что всё идёт как надо.
— Ладно, Паша, согласен. Против логики не попрёшь… Ты, кстати, в курсе, где в Припяти «Главпочтамп» находится?
— Обижаешь, — скорчил гримасу Першинг. — Конечно знаю, только сегодня мы уже туда не пойдём, можем конечно, но за светло Поле Призраков перейти не успеем, а убежищ поблизости нет, и к тому же этот чудик Веня с поста о выбросе трепал. Чем чёрт не шутит… вдруг и правда сегодня выброс долбанёт… а мы с тобой как два чудака в чистом поле. Так что, Ромыч, бережённого Бог бережёт. Дошлёпаем до моей хижины, а там видно будет.
Как бы это не выглядело странно, но Венины приступы радикулита, предвещавшие выбросы, как в прочем и Першинг, оказались правы. Вспотевшие от быстрого бега, Роман и Павел, едва успели спустится в убежище Першинга перед началом сильного выброса. Павел, тяжело пыхтя и отдуваясь, сбросил надавивший плечи рюкзак, и направился прямиком к своему заветному бару, чуть не упав, зацепившись ногой за табурет. Наконец, пробравшись к намеченному месту, пошарил по стене и щелкнул выключателем, включив тускло загоревшую лампочку. Взял с полки распечатанную, пузатую бутылку виски и уселся за стол, жестом пригласив Романа. Наполнив стоявшие на столе квадратной формы стеклянные стаканы, долго выдержанным виски, Черная лошадь, залпом, не проронив ни слова вылил содержимое своего стакана в рот и тут же налил снова.
— Век живи, век учись… Я думал, что этот обдолбыш Веня Седой заливает насчёт радикулита перед выбросом… Ан нет… не обманул стервец. Всё, надо курить бросать, а то от этого кросса у меня чуть сердце не выпрыгнуло, — и, подняв налитый стакан, уже спокойным голосом сказал. — Давай, Ромыч, хряпнем за удачу и нашу с тобой прыть, — и, указав пальцем в потолок, закончил. — Сейчас начнётся светопреставление…
В этот раз выброс действительно оказался мощным, это было ясно по шуму на улице, проникавшему даже сквозь толстые бетонные перекрытия потолка. Пол и стены заметно качнуло, потом ещё, и ещё. Сравнивая этот выброс с другими, этот бушевал почти три часа, и закончился так же резко, как и начался. В отличии от заметно побледневшего Павла, борющегося с приступами головной боли и тошноты, Роман себя чувствовал на удивление хорошо, словно выброс удвоил, или даже утроил его силы, максимально зарядив тело словно батарею от источника питания, бодростью и ясностью ума. От Павла изменение состояния Романа, тоже не прошло не замеченным.
— Вот так и бывает… Кому война… кому мать родна… Я тут из последних сил стараюсь в желудке дорогое виски удержать, чтобы на пол его не выблевать, затылок ломит, словно по нему оглоблей жахнули, а ты светишься словно новый гривенник … Тоже мне, друг называется…
Роман был удивлён своим ощущениям не меньше Першинга.
— Сам не знаю, что со мной… Раньше выбросы едва перенести мог, а теперь вдруг всё изменилось. Я так как сейчас себя и в двадцать лет не чувствовал…
— Вот и чувствуй про себя, молча, — проворчал Павел, выпил очередную порцию алкоголя и, занюхав рукавом, продолжил. — Я обычно эту хрень, в смысле выбросы, довольно легко переношу, наверное, привык уже, но сегодня долбануло так, что чувствую себя, словно первый раз под него попал… А ты, Ромыч, чего не пьёшь? — только сейчас заметил Павел.
— Не хочется что-то, — ответил Роман, отодвигая от себя стакан. — Время ещё не позднее… до Припяти добраться вполне успею, а там у меня схрон и убежище капитальное, так что есть, где заночевать, — решение Романа сегодня идти в Припять, Першинга не привело в восторг, это ясно читалось по его лицу, но спорить и отговаривать он не стал. Помолчав и что-то обдумав, он наконец заговорил.
— В Припять, так в
