видите ли, есть дела поважнее, чем я(обиженно), то...
О! Клемен примчала. Запыхавшись. Хм. Занятно. Ого, как Милен сжалась и побледнела. Похоже, сейчас её ждет порка за самодеятельность. Хотя о чем это я? Порка для мазохистки — скорее награда.
— Герд... я... опоздала... прости... — тяжело дыша, едва смогла проговорить голубоволоска. А затем, грозно глянув на красноволоску, всё так же мнущуюся у розовых кустов, гневно возмутилась. — Как она могла?!!
Воу-воу-воу, вот это экспрессия. Оскара сюда! Скорей!
Ай да, Клемен, ай да, мелкая коварная дрянь. Я ж почти уверен, что после той порки в кустах, которая по результатам утреннего вроде как неумения Милен держать язык за зубами, хотя это как раз могло быть и наградой за успешную провокацию с пока неясными мне целями, так вот, голубоволосая сама тогда могла, поездив по мозгам красноволосой, натолкнуть, а то и подтолкнуть к идее о возмездии предерзкому мне, посмевшему нанести оскорбление аристократичной особе, пусть и, пока она в академии, без клановой цветовой приставки к фамилии.
Надо, к слову, справки навести. Что это за компашка такая, где рыжая, голубоволосая и красноволосая — все, как это ни странно, Горские. Сестры, блин.
И вот, я так понимаю, Милен где-то нарыла этого мордоворота Корса, а уж он, вместе со своими прихлебателями, к слову утаскивающими сейчас в лазарет беднягу, решил проучить внезапно подвернувшегося меня в, как он считал, плёвом студенческом поединке. Где непременно должен бы был намять бока дерзкому первокурснику этим своим, лишь только с виду мечом, а по сути деревянной дубиной. Не сложилось. И теперь, я смотрю, бледная Милен уже сгрызла почти все ногти, пока якобы выпустившая из поля зрения и не проконтролировавшая её Клемен, вроде как вся запыхавшаяся и опоздавшая к началу расправы надо мной, примчала наконец сюда. При этом лукавая голубоволоска, прекрасно зная и понимая свою значимость для нездоровой подруги, наверняка для большего реализма и правдоподобности сцены демонстративно не обращает никакого внимания на еще сильнее от того побледневшую и даже пошатнувшуюся красноволоску, которую даже взглядом не удостоила и не промолвила ей ни единого словечка, а демонстративно прошествовала мимо с показательно задранным носом. Жестокая. Ну а подойдя уже ко мне, коварная милашка принялась вот активно дружить и проявлять участие с сопереживанием, видимо в попытке сблизиться со мной. Ох и хитрюга!
— Ты в порядке, Герд? Этот зверь не ранил тебя? Каков подлец! А эта(с презрением)... Да как она могла! Межда нами теперь всё кончено! Я впредь даже и не заговорю с ней! — на повышенных тонах продолжала натужно разоряться голубоволосая Горская, причем закончила она свою тираду под звуки грохнувшегося тела лишившейся-таки чувств красноволосой Горской, на которую, как видно, очень повлияли последние слова её бессердечной хозяйки. Мда, какая же всё-таки дрянь эта Клемен. Жестокая, потому как приручившая и бросившая, безответственная дрянь. Ненавижу таких! — Что это у тебя, Герд? Ах, кровь!
И давай тереть меня своим шелковым кружевным платком, похоже, спасая от капли крови, видимо, прилетевшей мне на лоб, когда изодранный шипами роз Корс с ревом и мотыляя головой брызгал ею во все стороны, идя в отчаянную атаку. Сюр.
— Милая, — от злости несколько приторно обратился я к Комен, при этом взяв двумя пальцами за запястье и отстранив ее руку с платком от своего лба. А затем, едва сдерживая брезгливое выражение лица, всё же отступил на шаг назад, дабы прервать контакт ее груди и бедра с моими, что, очевидно, было предпринято коварной дрянью в обольстительном маневре. Ну и уже холодно продолжил. — Если ты окончила отношения с Милен, то я, пожалуй, попытаюсь наладить их с ней. Надеюсь, нам удастся разрешить возникшее между нами недоразумение. Прошу прощения, у меня дела.
Ну а чё? Мне, как демону, мазохистка в хозяйстве не помешает! Гы-гы.
Шутка. Но в каждой...
— Ты поплатишшшься! — услышал я в след прервавшее мои размышления гневное шипение своего, очевидно, нового врага, когда, подхватив на руки Горскую... Смешно. Ту из Горских, которая Милен, ну и понес красноволоску к себе. Ну а чего теряться-то?
Ответом голубоволосую Клемен Горскую я не удостоил. Потом как-нибудь прирежу её и всех делов.
****
Немногим позже, беседа двух студенток в кондитерской при кампусе.
— Каково! — торжествуя заявила первая, закончив свой рассказ о недавно случившемся.
— Так а из-за чего они вообще дрались-то? Что-то я так и не поняла, — не отвлекаясь от пирожного, несколько скептически озвучила свои затруднения довольно флегматичная вторая.
— Вот же ты... наивная, — вовремя поправилась вся переполненная деланным негодованием и возмущением неимоверно подвижная и шумная первая. Продолжив таким тоном, будто поясняла очевидные истины. — Ну конечно же — из-за женщины!
— Которой? — еще больше запуталась вторая, даже замерев с недонесенной ко рту серебряной ложечкой с кусочком воздушного Пари́зского пирожного с белым шоколадом за 12 Сребрых порция.
— Ну если ж Франт подхватил и понес на руках Горскую, то, понятное дело, что и из-за неё тоже! Ах, как же это романтично(мечтательно). А вот за меня никто никогда не сражался, — с укором оглядев уютное помещение, где за одним из столиков слева мило ворковала парочка, первая очень строго уставилась на юношу, от чего тот едва не подавился, а его спутница даже взволнованно заозиралась в поисках угрозы.
— Так а кто изменил-то этому Франту? Что-то я совсем запуталась, — отвлекла вторая свою импульсивную собеседницу, уже готовую ринуться а праведный «крестовый поход» против немужества, антирыцарства и травоядности современных мужчин.
— Тю! Ну так Горская же! Я ж мильён раз уже гаварила, — едва не вскочила до крайности возмущенная первая, опять позабывшая следить за речью, как наставляла маменька, чем в очередной раз продемонстрировала едва заметно поморщившейся на то собеседнице свое невысокое, пусть и, судя по местам досуга, весьма обеспеченное да благополучное положение.
— Так а зачем же тогда он её на руках-то таскал? Больной что ли? — уже явно с раздражением бросив ложечку на тарелочку, и очевидно из-за утраченного аппетита отодвинув недоеденное лакомство, возмутилась вторая, вконец утратившая нить повествования.
— Вот ты... непонятливая! Это ж другая Горская! — всё же привстав и оперевшись руками на столешницу, чуть ли не на всё заведение выссказала свое негодование первая, импульсивно сопроводив его пояснением.
— Так она вон же сидит! Или они уже... это самое. Быстро что-то, — с недоумением перевела взгляд вторая, явно запутавшаяся в
