нужно работать, — проговорил я официально. Про работу я, естественно, наврал.
Тут мы оба услышали из коридора, как Степанчук драл глотку на хоккеистов на льду.
— Да какая у тебя здесь работа? Прихвостень тренера, — возмутилась она.
— Я как истинный джентльмен сдержусь от непроверенных высказываний о вашем роде деятельности, — сдержался я.
— Послушай меня. Я уверена, что ты в глубине души совсем не подонок, а умный человек, который поможет мне в одном деле, — смягчилась она. — Моя встреча со Степой была подарком судьбы, который я ни за что не упущу. Я люблю его. И я хочу знать только одно…
— Он тебя тоже любит. Вопрос решен!
— А любит ли его кто-нибудь на стороне? — закончила фразу Алина. — В твоих силах втихаря понаблюдать за ним. Не отвлекается ли на кого-нибудь?
«Ах, ревность. Не доверяешь ты ему. Хе-хе, нашла ведь, к кому обратиться. У тебя прям глаз-алмаз, милочка», — подумал я.
— С уверенностью заявляю, что с ним все в порядке. Он всецело твой, — я припомнил все случаи, когда Кошкарский вспоминал свою пассию. — Любовь, подобная вашей, нынче большая редкость. В таком-то возрасте.
— Но ты в нее не веришь, по тебе видно, — меня раскусили. Я молчал и внимал каждому ее слову. — Наверное, ты в курсе, что производишь впечатление очень уж грустного человека…»
В дверь неуверенно постучали. Я отложил чтение. Спустя секунду в комнату стыдливо, словно нашкодивший щенок, вошел поникший Антон Филиппов. Но поникшим он был лишь на первый взгляд — в его тихом омуте уж точно водились разъяренные черти. Он был в верхней одежде — из правового рукава почему-то ничего не выглядывало. На груди под застегнутой спортивной курткой виднелся бугор неизвестного происхождения.
«Знакомая картина», — подумал я, погладив свой забинтованный ушиб.
Я медленно поднялся с места и сочувствующе посмотрел на него:
— Что случилось?
Все стало ясно, когда Филиппов расстегнул куртку, под которой скрывалась его правая рука. Согнута в локте и прижата к груди. На повязке. В гипсе.
***
Степанчук вышвырнул Филиппова на лед, на котором уже давно выстроились команды: «Мечел» в темной домашней форме и «Магнитка» — в гостевой светлой. Антон хотел, легко оттолкнувшись от бортика, проплыть до своего места в шеренге, как внезапно коньки и сантиметра не проехали. Застыли на месте как вкопанные — валенки и то резвее по льду скользят. Ноги Филиппова из-за плохо зашнурованных коньков чуть не оголились. Парень потерял равновесие и смачно припал к ногам Арсения Митяева под смешки окружающих. От такого конфуза он уже готов был вздернуться, но подавил гордость и как ни в чем не бывало заставил себя подняться. Ему повезло, что он не приметил, как раскраснелся Степанчук, словно в солнцепек заснул на пляже в Египте: тренерские желваки нервно шевелились, губы задрожали, извергая невнятные проклятия.
— Тоха, — поглядывая на российский флаг, еле слышимо выцедил Митяев, — шнурки завяжи.
Он серьезно или глумится?
— Странно, на раскатке все было норм, — попытался оправдаться Филиппов. Его прервал государственный гимн Российской Федерации.
После него команды уселись на скамейки — на льду остались первые звенья.
— Филиппов, — Степанчук подобрался к защитнику, — ты что, в яслях?!
— Никак нет, тренер, — готов под землю провалиться Антон.
— Мигом шнурки завязал, дурень, — сказал ему Степанчук и прокричал всем. — А ну-ка собрались, обормоты! Вывели мне из строя помощника и расслабились?! А не тут-то было. Я еще здесь!
Антон принялся перевязывать шнурки, даже не подозревая, что дело не в них. Парень мельком отмечал на себе чьи-то взгляды — паршивое чувство, однако.
— Филиппов! — окликнул его тренер. — Модник ты наш! Ты готов?!
— Да. Я в деле, — неуверенно отреагировал он.
— Еще раз такое увижу, — пробормотал Степанчук, — и будем прощаться. Честное пионерское.
Команды обменялись неопасными атаками. И вот, казалось, парни что-то дельное соорудили в зоне «Мечела». Но прозвучал свисток — вбрасывание в зоне соперника.
— Смена!
На лед вышло звено с Филипповым. И вот до него дошло: без разницы — что шнурки завязаны, что развязаны. Кошмар продолжился. До своей позиции он добрался с большим трудом, будто не катался на льду, а взбирался по отвесной скале, нелепо и неумело. Антон будто столкнулся с невидимой стеной, которую натужно двигал вперед всем телом.
— Он издевается, — прошептал Степанчук, прикрыв лицо ладонью.
— Коньки тупые, что ли?
— Их владелец тупой, — переговаривались хоккеисты.
Как только шайба вылетела из рук арбитра и коснулась льда, ее забрал нападающий «Мечела». Антон мог легко его обокрасть, но его коньки магическим образом успели затупиться за каких-то 15 минут между раскаткой и игрой. Или нет? Он рвался вперед, чуть ли не падая, надеясь, что вот-вот все вернется на круги своя. Выигранное вбрасывание мигом переросло в атаку «Мечела» — на переднем крае обороны находился растерянный Филиппов. Бойкий Антон Малкин умудрился отобрать шайбу у противника — его мигом окружили защитники «Мечела», и Малкин в последнее мгновение отдал диагональную передачу Филиппову. Тот спокойно принял шайбу — до чужих ворот рукой подать, но к нему уже несутся игроки челябинской команды.
Излишнее трение не позволило Антону даже сгруппироваться. На него набросились, сцапали, будто он зазевался. Один из форвардов «Мечела» развил приличную скорость и неудачно сшиб беднягу с ног. Вдобавок Филиппов хорошенько получил от бортика и бессильно сполз на лед — его обидчик развел перед арбитром руками. Спустя мгновение путем простейших комбинаций «Мечел» забросил первую шайбу в этой игре.
Филиппов почувствовал накрывающую его боль (не от досады): кости на руке, кажется, либо покинули место своего постоянного нахождения, либо раскрошились в пыль. Каждая пульсирующая судорога сковывала его и не давала подняться — через секунду боль обрела характер постоянной и невыносимой.
Пока челябинская команда радовалась голу, Филиппова аккуратно тащили в медпункт. Любое сотрясение, любое прикосновение откликалось нестерпимой болью — все вокруг как специально обращались с ним точно с мешком картошки. Он был готов откусить собственный язык. Слезы на глазах выступили сами собой.
Все тот же фельдшер, с которым ранее познакомился Елизаров, встретил хоккеиста с распростертыми объятиями. Шабашкин и Малкин дотащили до кушетки корчившегося от острой боли и толком не успевшего взмокнуть от игры Филиппова. Поломанный только и твердил:
— Парни, я, правда, не специально, — таким скованным и беспомощным он не был никогда. — Коньки… Что-то с коньками… Что-то не то…
— Хорош себя жалеть, — отрезал Малкин. — Возвращайся скорее.
Партнеры по звену оставили Филиппова один на один с медработником: «Будь на моем месте Митяев или Брадобреев, — досадно подумал Антон, — все было бы по-другому. Они бы остались, доктору ассистировали, пылинки с них сдували.
