прогноз не радовал – легкий морозец и устойчивый снежный покров куда предпочтительнее сплошной мокрети и раскисшей, скудной в этих местах лесной подстилки, по которой каждые два шага в гору обернутся десятью шагами вниз на заднице. А к обрывистым глинистым берегам реки и протоки лучше вовсе не подходить близко – поползешь вниз с нарастающим ускорением. Я потому и просил вылететь пораньше, чтобы успеть переправиться по остаткам морозца и недавнего снежного ненастья.
Рыжий после бестолковой бессонной ночи и торопливой погрузки всем своим видом демонстрировал предельную, на грани изнеможения усталость. Едва забравшись в вертолет, он немедленно устроился на мешках с грузом и, укрывшись с головой полушубком, мгновенно отрубился от всяческих контактов с окружающей действительностью. Полтора часа полета он благоразумно решил использовать для отдыха перед предстоявшими трудами по выгрузке и обустройству нашего полевого быта. О возможной посадке не на косе у стационара, а на противоположном обрывистом берегу протоки или островке посередине реки с дальнейшим ее непростым форсированием я решил заранее ему не говорить, дабы не травмировать его и без того пострадавшую за ночь психику.
Все время полета я не отрывался от блистера, внимательно вглядываясь в однообразный до уныния пейзаж лесотундры. Пока, кроме черной ленты реки, то и дело исчезающей из поля зрения, глазу буквально не за что было зацепиться. Горы появились вдруг, выплыли откуда-то сбоку, хотя не исключено, что я просто задремал минут на десять, утомленный созерцанием белесого, никак не приближающегося горизонта, а потом вдруг открыл глаза, вздернутый изменившимся гулом двигателя. Мы подлетали к хребту. Горизонт исчез. Острые изломы заснеженных вершин, приближаясь, вскоре загородили почти все видимое пространство. Это был уже совсем другой мир, разительно непохожий на безликое однообразие усыпившего меня пейзажа. Он действительно появился вдруг, даже если брать в расчет мою недолгую дремоту. Только что бесконечная снежная равнина, расплывчатая муть раннеутреннего неба, а сейчас – торопливые уколы солнца, от которых сразу заслезились утомленные бессонной ночью глаза. Солнце, вынырнувшее в узкую щель на мгновение приоткрывшегося сбоку распадка, тут же скрылось за острой гранью круто ниспадавшего снежника, потом быстро прокатилось по седловине между двумя гольцами, ослепило приоткрывшимся и сразу исчезнувшим пространством, заполненным сверкающими горными вершинами, и исчезло. Теперь вертолет медленно и, как мне показалось, очень долго летел вдоль черной отвесной стены. Очевидно, летуны, спрямляя маршрут, отвернули от размашистого изгиба реки и через прорезавшее хребет ущелье круто повернули на север. Снова, только уже с другой стороны, вынырнуло солнце, и непроницаемо черная стена все никак не кончавшегося разлома вдруг высветилась такими переливами красок, что у меня зарябило в глазах. В памяти торопливыми беспорядочными отрывками всплывали строки прочитанной перед вылетом в экспедицию статьи в популярном научном журнале, решившем опубликовать дотоле неизвестные широким читательским массам сведения о почти неизученном крае, расположенном на крайнем северо-востоке России.
«За свою долгую геологическую историю материки нашей планеты то объединялись в один суперконтинент, то вновь распадались. На рубеже архея и протерозоя (примерно 2,5 миллиарда лет назад) было двадцать континентов. В раннем протерозое – тринадцать. Сейчас шесть…»
Нет, не то. Что-то там было про вулканический пояс.
«Вулканические пояса активных континентальных окраин хранят богатейшие клады драгоценных металлов и минералов – серебро, золото, ртуть, олово, медь, молибден, разнообразные драгоценные и поделочные камни. Один из таких вулканических гигантов – Охотско-Чукотский пояс, образовавшийся в позднем мезозое, 90-100 миллионов лет назад. Пояс тянется почти три тысячи километров по северному побережью Охотского моря, затем через вершины рек Омолон, Анадырь, Чаун, Амгуэма. Это самый крупный во всей плеяде вулканогенов восточной Азии».
И еще там что-то было, кажется, про разноцветные горы…
«Особое внимание среди развалин вулканического гиганта стоит обратить на ярко раскрашенные горы. Они не просто красивы. Специалисты знают, что именно такие яркие породы нередко указывают, что здесь могут быть золотосеребряные и другие месторождения».
Статья эта тогда меня так заинтересовала, что я перечитал ее дважды или трижды. Ведь в ней говорилось о местах, в которых мне вскоре предстояло оказаться. Правда, наш будущий стационар располагался не в самих горах, а на краю обширной речной долины, северо-западная сторона которой переходила в тундру, а на юго-востоке ее подпирали горы почти не исследованного хребта, изрезанного глубокими распадками и разломами. Так что еще задолго до того, как мне стало известно о трагедии, случившейся два года назад в месте моего будущего базирования, я уже прикидывал возможность хотя бы ненадолго наведаться в эти таинственные горные отроги, чтобы хоть краешком глаза полюбоваться на фантастические нагромождения останцев и многоцветье горных пород, выдавленных на поверхность активной вулканической деятельностью.
Вот они эти разноцветные горы, совсем рядом. Не успел я еще толком осмыслить фантастическое зрелище, как вертолет плавно стал заваливаться вниз и в сторону, покидая ущелье, по которому мы летели не меньше получаса. Мы снова летели над рекой, петляющей по подпираемой отрогами хребта долиной. От гор вплоть до реки плотно стекала таежная чернь, а за рекой, почти до самого горизонта, распахнулось водное пространство озера, отделенного от нее множеством проток и стариц.
Вертолет уверенно пошел на снижение, и я догадался, что мы подлетаем к месту высадки. Мою догадку подтвердил выглянувший из кабины второй пилот, жестом позвавший меня к себе. По пути я разбудил Рыжего, чтобы предстоявшее десантирование не оказалось для него неожиданностью. Пусть заранее оценивает, в какой точке зависшего внизу пейзажа стоило без ущерба для здоровья и дела выгружаться самим и выкидывать груз.
На правом берегу, в месте впадения в реку бурной взъерошенной почти до сплошной белизны речушки, вытекавшей из узкого, зажатого скалами распадка, угадывалась полузатопленная осенним паводком каменистая коса. По тому, как отрицательно покачал головой первый пилот, я понял, что этот вариант даже не обсуждается. Жаль. От косы до сруба нашего будущего жилья, отчетливо видного сверху сквозь ржавчину еще не совсем опавшей хвои лиственничных ветвей, было метров сто, не больше. Пришлось указать на подсказанный Арсением небольшой островок посередине реки, расположенный примерно на полкилометра выше по течению и основательно окантованный плавником. Места для выгрузки на нем с горем пополам хватало, не более того. Я был уверен, что летуны садиться не рискнут, зависнут посередке над небольшим заснеженным пятачком, более-менее свободным от паводкового речного мусора. Так и получилось. Рыжий, еще не вполне сориентировавшийся со сна, сунулся было к открытой механиком двери, но тут же попятился назад, разглядев, что до земли не меньше двух метров. Крикнув, чтобы тащил к выходу груз, я удачно спрыгнул вниз. Груз полетел следом не
