путём». В студенческой среде всегда были «стукачи» КГБ, но что удивительно, их не оказалось в нашей маленькой нищей коммуне, и все наши споры, антисоветские высказывания некоторых из нас, проклятия, проорённые в запальчивости, остались без последствий. А вот когда общага заселилась полностью, каждый шаг любого из нас скоро становился известен руководству. Мы быстро узнали тех, кто следил за иностранцами, но вот следящих за нами…
Но это — другая тема. Вернёмся к литературе. В студенческой общаге практически не было условий для творчества: постоянный шум, невозможность уединиться, обдумать сюжет. Но я всё-таки как-то умудрялся сочинять небольшие рассказики. Некоторые из них даже были напечатаны в журналах «Студенческий меридиан» и «Юность». О больших же формах я тогда и не мечтал. Откровенно говоря, мне больше нравилось крутить романы с девушками, чем писать их.
Потом было распределение в Коломну на тепловозостроительный завод, где мы с тобой позднее впервые встретились, не забыл? Летом всё моё время занимали турбаза и, конечно, девушки. А вот когда курортный сезон заканчивался, и мне приходилось возвращаться на завод, чтобы протирать штаны в бюро радиокранов, вот тогда практически всё моё рабочее время занимало творчество. Там, в конструкторском бюро, в закутке, отгороженном кульманом от любопытных взглядов моих работниц, я и начал писать не только рассказы, но и романы. Писал, как говорится, «в стол», никому рукописи не показывал и ни в какие журналы и издательства не посылал.
— Почему? — удивился Лидин.
— Не видел смысла.
— Не понял, — ещё больше удивился Игорь. — В каком смысле, «не видел смысла»?
— Ну, как тебе объяснить? — подбирая слова, Гоголев на несколько секунд задумался. — Я не считал себя не только писателем, но и даже обыкновенным литератором. Ты знаешь, в чём разница между этими понятиями?
— Да как-то не задумывался. А она есть?
— Конечно! Но я сейчас не смогу её чётко сформулировать. Как та собака: всё понимаю, а сказать не могу…
— Может, писатель пишет художественную прозу, а литератор — публицистику? — предположил Лидин.
— Ладно, оставим это. Словом, я не считал, что мои литературные опыты достойны публикации. Для меня они были просто интересным и занимательным способом убить время, потому что сидеть без дела я не могу физически. Даже просто лежать на пляже и загорать для меня — пытка!
А в моём конструкторском бюро приходилось бездельничать целый рабочий день. Работницы мои что-то там обсуждали, вязали или листали какие-то журналы. А я писал очередной роман, чтобы просто не взвыть от безделья. А потом, каждую весну, перед тем, как уехать на всё лето на турбазу, я сжигал во дворе этого дома свои рукописи.
— Зачем? — поразился Лидин. — Что за странное аутодафе?
— А зачем их было хранить? Во-первых, я не собирался их публиковать, во-вторых, папки с рукописями занимают много места, в-третьих, я ж тебе только что объяснил, что для меня написание романа было своеобразной игрой и тренировкой ума. Как, к примеру, раскладывание пасьянса или разгадывание кроссворда. Пасьянс сошёлся, кроссворд разгадан, шахматная партия закончена. Можно, конечно, записать ходы игры или ответы на вопросы кроссворда, но хранить-то их зачем? Я никогда не переписываю свои законченные вещи: ни рассказы, ни романы. Мне это не интересно и скучно.
— А как же тогда получилось, что твои книги стали выходить за рубежом?
— Чисто случайно! — засмеялся Гоголев. — У меня в бюро работала одна девушка. Звали её Оксана. Она была оформлена, как и все прочие мои работницы, инженером-конструктором, но фактически работала табельщицей и секретарём-машинисткой. Утром собирала пропуска, вечером выдавала, печатала документы, словом — делала всю необходимую канцелярскую работу. Она одна была в курсе моего литературного хобби, потому что печатала мои рукописи. Я тогда писал шариковой ручкой, стараясь угнаться за мыслью, сразу же редактировал и переписывал отдельные слова и куски предложений, так что мои черновики выглядели довольно трудночитаемыми.
Переписывать текст набело мне было лень, поэтому этим занималась Оксана с помощью пишущей машинки. Разумеется, я за этот труд и сохранение тайны регулярно выписывал ей премию к окладу. Эта премия жутко злила и интриговала остальных моих работниц. Каких только предположений они ни строили, но правду так и не узнали.
— Небось, победила версия вашей с Оксаной тайной любовной связи, — усмехнулся Лидин.
— Нет, — отмахнулся Гоголев. — Я никогда не платил любовницам, так что эта версия даже не могла возникнуть. Конечно, Ксюшу я тоже пару раз брал на турбазу, но ведь не её одну! Кстати, там она и познакомилась с Андреем, своим будущим мужем, и больше в командировку на «Чайку» не просилась.
Андрей работал программистом в нашем вычислительном центре, и когда на Коломзаводе появились первые фирменные персональные компьютеры, он посоветовал мне приобрести один для моего бюро. У меня тогда стоял на рабочем столе самопальный «Синклер», который, конечно, не мог конкурировать с фирменным компом. Я подёргал за нужные ниточки, и вскоре под чутким руководством Андрея Ксюша заменила печатную машинку принтером.
— Всё это, конечно, интересно, — вздохнул Лидин, украдкой посмотрев на часы. — Но я пока не вижу связи между Оксаной и твоими публикациями за рубежом.
— Так я как раз к этому и веду! — всплеснул руками Гоголев. — Пока была предыстория, без которой невозможно обойтись.
— Извини, что перебил, — виновато улыбнулся Лидин.
— Так вот, когда рухнул СССР, Коломзавод приватизировали, и начались всяческие сокращения и прочие прелести дикого капитализма. Андрей, муж Оксаны, уволился с завода и подался в Канаду. Ему пришло приглашение то ли от родственников, то ли от знакомых. В Канаде довольно большая диаспора русских, украинцев и прочих русскоязычных. Через год Андрей вызвал к себе жену, и мне пришлось самому осваивать текстовый редактор. С тех пор я больше не жгу свои рукописи, ведь текстовые файлы занимают на винчестере компьютера совсем немного места.
И всё бы ничего, но завод стал переходить от одного владельца к другому. И каждый новый владелец начинал очередную реструктуризацию. Вскоре дошла очередь и до моего бюро. О том, как сложилась моя жизнь после ухода с Коломзавода, я тебе уже рассказывал, повторяться не буду. Перейду, наконец, к ответу на твой вопрос.
Однажды я получил письмо от Оксаны. Не по почте, а на е-мейл. Кто ей дал мой интернет-адрес, я сейчас уже не помню. Да это и не важно. Главное состояло в том, что её муж, Андрей, ставил комплекс программ в одном новом канадском издательстве, организованном такими же, как и он, бывшими гражданами Советского Союза. Парни взялись выпускать книги для русскоязычной диаспоры США и Канады и как раз искали авторов. Андрей решил предложить
