— чужеземец. Чтобы не скучать и не грустить, ты должен заняться каким-либо делом.
— По милости сахиба-губернатора я провожу дни и ночи в веселии и наслаждениях.
— Если ты расположен, — продолжал он, — то переписывай для нас, когда у тебя будет свободное время, «Шах-намэ» Фирдоуси.
— Рад стараться, — был мой ответ. — Я сам жажду оказать тебе какую-нибудь услугу на память о себе, но до сих пор не дерзал сказать об этом.
Он приказал приготовить для меня письменные принадлежности, и я в течение шести месяцев переписывал для него «Шах-намэ». После окончания работы губернатор подарил мне три дорогих платья, шестизарядное ружье с позолотой и две тысячи золотых рупий.
Спустя восемь месяцев, я соскучился по близким и по родным краям, и все эти милости и благодеяния мне показались ничтожными.
Да, небосвод, если даже исполняет, хотя бы два дня, прихоти человека, то четыре дня хочет устранить его и исполнять прихоти другого. Ведь в слове «давлат» (счастье) — «дав» (беги) и «лат» (удар) — две равные части, два сына одной утробы. Поскольку настала для меня пора вновь пережить бедствия, я в один прекрасный день отправился к губернатору, чтобы попросить разрешения вернуться в Туркестан и Мавераннахр. Он захотел говорить со мной наедине, позвал во внутреннюю комнату и долго уговаривал меня поселиться в тех краях.
— Если ты хочешь породниться со знатным родом, — говорил он, — то я возьму это дело на себя.
— Пусть сахиб дозволит мне, — отвечал я, — отправиться на родину, уладить там все свои дела, повидать старую мать и вновь вернуться сюда на службу. и я не стану медлить с этим делом.
Он стал расспрашивать меня о доходах и расходах Бухары:
— Сколько в самой Бухаре обрабатываемых и пригодных земель?
— С востока на запад, — отвечал я — примерно, пятнадцать фарсангов, с севера на юг — восемь фарсангов.
— А в Самарканде?
— Треть того.
— В Насафе?
— Половина того, что в Самарканде.
— Сколько войск в Бухаре? — спросил он.
— В мирное время три тысячи, в военное время — около двенадцати тысяч, а если считать войска на окраинах, то двадцать тысяч.
— Каково жалование солдат?
— Двенадцать манов зерна.
— Откуда берется зерно? — продолжал расспрашивать губернатор.
— Из поступлений ушра и хараджа.
— Если не будет дождя и земля не даст урожая?
— От джала, которым облагают подданных.
— А если подданные обнищают?
— Обеспечивают за счет конфискованного имущества богачей.
После этого он долго смеялся и сказал:
— В таком случае будут обижены и подданные и воины. Если нападет сильный враг, то как отразить его и защитить страну?
— У наших границ кет ни одного сильного врага, мы сильнее всех.
— Предположим, что такой враг появится.
— Действовать, основываясь на предположениях, и пугаться всяких догадок неразумно. «Ты думай сегодня о сегодняшнем, а завтра — о завтрашнем».
— Быть беспечным и непредусмотрительным, — продолжал он, — недостойно правителя при решении государственных дел. Ведь события приходят и не предупреждают заранее, что они ослепят людей или сгонят их в могилу. Они происходят внезапно, тогда, когда не ожидаешь.
«Ты посади побег, который вечно приносил бы плод счастья».
— Правление царей, — продолжал он, — зиждется на процветании страны, сытости подданных и обеспеченности воинов. Те порядки, которые ты перечислял, влекут за собой разорение сельского хозяйства, голод подданных, обнищание воинов, и являются причиной лихоимства и беззакония чиновников и диванов. Такая власть не продержится долго, но если даже и продержится, то не перейдет к наследникам и потомкам, а делам государства будет причинен непоправимый ущерб.
«Шах, отобравший имущество у подданных,
Взял глину из-под фундамента и ею замазал крышу».
— Главу такой страны, — продолжал он, — невозможно называть правителем или царем. Он просто-напросто — владыка нищих и предводитель угнетенных.
— Сколько от Бухары до Бадахшана? — перешел он снова к вопросам.
— Около восьмидесяти фарсангов.
— Кому он подчиняется?
— Он независим и лишь изредка на словах признает зависимость от Бухары.
— Почему ваши правители не покорят его?
— Да что там за земля? — ответил я. — Она ничего не родит, кроме камней.
Он рассмеялся, потер одну руку другой и снова заговорил:
— Вы поразительно неразумный народ. Основа государства зиждется на золоте, а вы утвердили ее на спине осла. Разве вы не знаете, что люди — потребители золота, а не поставщики его. Вы ищете золото не там, где его можно взять, а там, где его нужно расходовать. Бадахшан — это страна, на которую взирает блистающее солнце, это сокровищница владыки небес. Там находится четыре россыпи золотя, лазури, рубинов и яхонтов. По нашему убеждению, тот, кто завладеет этой страной и ее россыпями, сравняется по богатству с четырьмя державами, а то и превзойдет их. Наши люди побывали там и основательно изучили и исследовали эти россыпи. Вернувшись, они доложили, что узбеки за долгое время непосильного труда почти ничего не добились там и удовлетворились мелкими каменьями. В наших исторических книгах написано, что в давние времена в Бадахшане нашли рубин величиной в пять пядей на пять. Он находился в сокровищнице бадахшанского правителя. Китайцы проведали об этом, забросали Бадахшан метательными камнями и подожгли ночью небольшие селения. Жрецы и заклинатели встретились с одним китайцем и спросили:
— Какова ваша цель? Зачем вы обижаете людей?
— Наш падишах, — ответил воин, — хочет рубин для своего дворца. Если хотите, чтобы мы оставили вас в покое, то положите ваш большой рубин на вершину той горы, чтобы мы забрали его.
Они так и сделали и тем спаслись.
— Ведь Индию-то мы завоевали, — продолжал губернатор, — потратив столько сил, именно для того, чтобы открыть путь к Бадахшану. Мы ведем с Россией переговоры об этих россыпях. Теперь нас отделяет от Бадахшана только одна горная цепь в три дня пути.
Сейчас мы ведем подготовку для проведения дороги через эти горы. И вот сейчас, в 1298 году Хиджры, после падения Кабула[126], англичане прошли в Бадахшан.
Я взял у губернатора разрешение уехать, попрощался с ним и вышел. Он сделал мне много драгоценных подарков и вручил грамоту, в которой говорилось, что я был его гостем и оказал ему услуги, что правители
