заинтересованно смотрел на пламя, и в этом пламени, в синевато-бесцветных его язычках, виделись ему какие-то отгадки жизни, а какие — тоже в словах не выразишь.
Чайник запыхтел, заурчал, зазвонил тоненько крышкой, Михаил налил себе горячего чая и, взявшись за чашку, вдруг задумался и так постоял несколько мгновений, а потом, хмыкнув, вместе с чашкой и блюдцем в руке пошел в комнату, открыл ящик в шкафу и достал небольшой листок бумаги, на котором знакомым, родным почерком были написаны хорошие теплые слова любимой женщины любимому мужчине. Михаил читал эти слова, как читал их много, десятки раз до этого, и всякий раз удивлялся им, находил в них какой-то новый, необыкновенный смысл, будто Томка умела вкладывать в свои слова тысячи смыслов, тысячи оттенков и значений.
«Мишенька, — читал он и с наслаждением отхлебывал горячего чайку, — есть у меня деньги, и поеду-ка я по Руси, посмотрю на нее, какая она есть, пока совсем тут не сдохла с вами, с мужиками проклятыми. Если к осени не вернусь, знай, мой милый, я не пропала, я все еще там, в далеких далях, а когда мне надоест все — я дам тебе знать. Не плюнешь ведь на меня?»
Прочитав эти последние слова, Михаил неожиданно спохватился, вспомнил о деньгах, которые принес Ипатьев, и быстро вернулся на кухню. Конверт Ипатьева, которому Михаил так и не сказал всей правды, не признался, что Томка уехала от него бог ее знает куда, — этот конверт спокойно лежал на столе, и Михаил даже как будто облегченно вздохнул. Он взял его в руку, подержал на весу и бережно понес в комнату, в тот ящик, где хранил драгоценное письмо Томки. Может, подумал он, кладя конверт с деньгами рядом с ее письмом, может, скоро она объявится и ей понадобятся деньги. Все может быть. И, не в силах расстаться с Томкой, стал снова и снова перечитывать ее слова и, читая их, с удивлением чувствовал, что вот с этой Томкой, которая была в письме, ему было как-то в тысячу раз лучше, выше, наслажденней, чем с той, которая была в жизни.
«Где ты, Томка? Где же ты?» — думал он, улыбаясь И плача в душе.
ОСЕНЬЮ В ШКОЛУ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
За поворотом открылся рейд…
Была уже ночь, на палубе горели красные сигнальные огни, и ночь от этого казалась темней, чем была, и звезды на небе слегка отливали красноватым светом; это тянулся вверх свет сигнальных огней. А когда открылся впереди рейд, ночь как будто отступила от катера — рейд встречал его десятками радостно зажженных окон. На палубе тотчас началось оживление, кто-то сказал: «Ну, кажется, причаливаем…» — и кто-то ответил: «Слава богу, причаливаем, слава богу…» От катера к рейду и от рейда к катеру словно протянулась невидимая, но ясно ощутимая нить — жизнь радуется жизни, человек радуется человеку.
— Бабушка, — сказал Вовка, — а наше окно какое? Вон то? — Он показал на самое яркое окно.
— А кто ж его знает… — задумчиво ответила Валентиновна. — Нам Толстого улицу надо, дом двадцать пять. Не знаете такую? — обратилась она к соседу.
— Толстого, говорите, улицу? — усмехнулся мужчина. — Как не знать, знаю. — Он помолчал, потом еще раз усмехнулся. — Здесь улиц всего одна. Толстого называется… Двадцать пятый, говорите, дом?
— Двадцать пятый, — откликнулась Валентиновна.
— Гм, двадцать пятый… Это вы, значит, к Егору Ивановичу едете? — Он потрепал Вовку за плечо.
— Вот, вот… — обрадовалась Валентиновна. — А вы знаете его?
— Знаю. Слышал. Сам-то я не из здешних мест, километров двенадцать пониже. Кременчуговка есть такая… слыхали?
— А то как же, — слукавила Валентиновна.
— Вот… Сам-то я из Кременчуговки, ну а здешних мы тоже знаем. Как облупленных. — Он снова усмехнулся.
— Я вот и думаю, — быстро заговорила Валентиновна, — Егорка мой — ладно, бог с ним, а нам ехать надо, а как же…
— Ну, не знаю, чего там у вас, — сказал мужчина. — У всякого своя причина.
— Видишь, вот как ты говоришь! А причина причине рознь. Взять, к примеру…
— Мы едем к папе и маме! — сказал Вовка.
— Вот еще тоже горе луковое! Ты чего во взрослый разговор лезешь?
Вовка ничего не ответил, только весело поболтал ногами и хитро улыбнулся.
— Замучилась с ним, никакого сладу, — пожаловалась Валентиновна. — Из Тюмени в Луговую на «кукурузнике» летели, так он чего выдумал… Ну-ка, отвечай, чего напридумывал?
— Дяденька, — сказал Вовка, — мы едем к папе и маме!
— Рад… — улыбнулась растроганно Валентиновна. — Парнишка-то ничего растет, рассуждать только любит да озорничать мастак…
А катер уже причаливал к дебаркадеру, уткнулся в него носом и ждал, когда корму развернет течением. По палубе в суматохе бегал — наверно, после сна — парнишка-матрос, кто-то ему все кричал из рубки: Василий, сделай это, Василий сделай то, — а он ворчал в ответ: «Все Василий да Василий, других нету…»
— Ну, Рыжик, счастливо! Ни пуха ни пера!
Вовка прищурился и так, с прищуром, ничего не говоря, долго смотрел на мужчину, на катер, на матросов. Потом Валентиновна дернула его за руку, и он вприпрыжку побежал вперед.
2
— А где папа с мамой? — Вовка стоял посреди комнаты грустный и растерянный.
— Это уж их надо спросить… — Валентиновна взяла одну из Егоркиных рубах, брошенных на постели, и начала выгонять комаров на свет.
— Бабушка, включи-и… — Свет Валентиновна везде выключила, оставила только в сенках.
— Где так герой, а тут… — Валентиновна закрыла все двери, включила свет, огляделась. — Подтопить, может? — подумала она вслух. — Давай подтопим, все веселей… — Она вышла во двор, набрала досок, щепы. — Ну-ка поищи, где у них веник, — сказала Вовке, растапливая печь. — Вишь, как огонек весело занялся, — разговаривала она сама с собой. — Сейчас тепла нагоним, не пропадем, а, Вовка?
— Бабушка, а папа с мамой где?
— Ты веник-то нашел?
— Нашел. Вот он.
— Вот он, — усмехнулась Валентиновна. — Ты не протягивай его бабке, а бери-ка да начинай с углов выметать. Вот, вот… вишь как хорошо получается…
— Я когда вырасту, знаешь, кем стану?
— Ну-ка, кем это ты собираешься стать? Генералом, поди?
— Нет, бабушка, генералом — это что… Я стану… отгадай с трех раз…
Валентиновна на кухне нашла картошку, таз, присела около печки.
— Ты, думаешь, у бабки мозг-то молодой, загадки отгадывать? Бабка у тебя старая…
Вовка старательно пыхтел, выметая из углов мусор на середину комнаты.
— Я буду… Нет, ты отгадай…
— Космонавтом? — Вовка отрицательно покачал головой. — Профессором? — Вовка снова покачал головой. — Ну, не иначе, девок за косы будешь таскать… — Валентиновна усмехнулась, встала и понесла начищенную картошку на кухню.
