драматических обстоятельствах, о которых я расскажу чуть позже.
Что же касается отдела книг по искусству, то там основную часть ассортимента составляли серии таких издательств, как Скира, Риццоли, Ашетт, Теймз энд Хадсон, Абрахамс и прочих. Все, кто выезжал за границу, особенно во Францию или Италию, знали, что самый простой способ оправдать поездку – это привезти в СССР 30–40 книг издательства Риццоли, которые мы в магазине ставили по тридцать пять рублей в продажу, а человек получал по двадцать восемь рублей за каждую книгу. За границей эти издания стоили гроши, хотя печать любой из дешёвых серий превосходила нашу отечественную на столько, на сколько Божий дар превосходит яичницу. В те времена наши отечественные типографии печатали репродукции художественных произведений так бездарно, что даже лучшие отечественные альбомы напоминали фильмы ужасов, в которых каждый кадр либо зелёного, либо синего, либо буро-малинового цвета. Конечно, наши издания по искусству были намного дешевле, но художники и коллекционеры не жалели денег на приличные издания по искусству с хорошими репродукциями. Как известно, серия книг по искусству в издании «Скира» делилась на «большую Скиру», «среднюю Скиру» и «малую Скиру». Особой популярностью пользовалась «малая Скира»: во-первых, в ней, как, впрочем, и в большой, и в средней, репродукции помещались на вклейках, что уже говорит о качестве; во-вторых, репродукции там были в сильно уменьшенном виде, отчего яркость и интенсивность всех цветов усиливалась, и репродукции выглядели очень привлекательно. Один из наших покупателей даже отметил в календаре день покупки своей первой книги из серии «малая Скира».
Естественно, помимо серийных изданий в отделе было достаточно отдельных изданий, альбомов, монографий. И всё же все эти книги так или иначе повторялись. Взять хотя бы знаменитую коллекцию Сукарно, бывшего президента Индонезии. Сколько раз нам пытались всучить этот шеститомник невероятных размеров! Или двухтомное, тоже весьма солидное издание Микеланджело, которое мы, наоборот, всегда брали с удовольствием.
Кроме дорогих и качественных альбомов, в отделе было много неплохих изданий, увидевших свет в ГДР или в Венгрии, где полиграфическая база намного лучше нашей. Большинство коллекционеров начинали собирать свои коллекции именно с этих недорогих, но приятных изданий, а потом, пресытившись ими, переходили на альбомы, изданные в капстранах.
Старые книги по искусству не пользовались большим спросом, за исключением альбомов тех художников, которые не входили в серии или вообще редко встречались: например, Бёклин, Бердслей или Муха. Зато в отделе стопками лежали старинные журналы, ценою в один рубль, освещавшие художественную жизнь рубежа XIX–XX веков. Там же можно было встретить издания по прикладному искусству разных лет и даже современные модные журналы и каталоги, которые пользовались бешеным спросом. До поры до времени они на прилавках не появлялись, потому что мы их сбывали исключительно своим знакомым, ну а потом их количество стало превышать спрос, и они стали появляться на прилавке.
В отделе искусства лежали также и несколько папок с гравюрами разного качества. Здесь могли встретиться и отдельно напечатанные листы, и гравюры, выдранные из книг, и литографии, и гравированные планы садов и парков – в общем, что угодно. Стоили они сравнительно недорого, но среди них вряд ли были какие-то шедевры. Больше всего мне запомнилась цветная гравюра довольно большого размера, на которой был запечатлен Людовик XIV, укрывающий мадемуазель де Лавальер своей шляпой от дождя. Кто читал описание этой знаменитой сцены у Дюма, тот помнит. Эта гравюра стоила рублей 200–250 – для меня в то время сумма непомерно большая – иначе бы сейчас эта гравюра красовалась бы на стене в моей квартире.
И в заключение могу добавить, что там же, в отделе искусства, находилась художественная литература на польском, испанском, португальском, итальянском и скандинавских языках. Происходило это потому, что до поры до времени весь торговый зал представлял собой один отдел, и деление на отделы технической, художественной литературы и книг по искусству было чисто условным. Просто именно в отделе книг по искусству нашлось для них место. Никакой погоды нам эти издания не делали и мирно сосуществовали в этом углу у окна с классиками марксизма-ленинизма на всех мыслимых и немыслимых языках (разумеется, советского издания).
Кстати сказать, вся эта иностранная мешанина вызывала постоянное раздражение у всяких инспекторов и проверочных комиссий, время от времени забредавших в наш магазин. Их злило и сбивало с толку то, что расстановка книг в нашем магазине никак не соответствовала знаменитой ЕСКЛ (Единой схеме классификации литературы), которой так гордились её создатели. Согласно этой классификации, любая рубрика, будь то «Физкультура и спорт» или «Транспорт и народное хозяйство», начиналась с произведений классиков марксизма-ленинизма. Всё, что господа Маркс, Энгельс и Ленин изрекали по данному вопросу, выносилось вперёд, а потом уж следовали книги, посвящённые собственно этой теме. Если же они, по недоразумению, не успели ничего сказать, то всё равно следовало притянуть за уши любое из их высказываний или даже придумать что-нибудь за них – этого требовала советская идеология. Расстановка наших книг в магазине в чём-то соответствовала этой чёртовой ЕСКЛ, а в чём-то нет. Когда эти инспекторы и члены комиссий начинали учить нас жить, мы им в два счёта доказывали, что все их рассуждения – полная бессмыслица. Те злились, но поделать ничего не могли. В нашем магазине языковой принцип расстановки книг продолжал превалировать над идеологическим, и мы тихо радовались тому, что хоть в таком малом деле здравый смысл выходил победителем.
Глава 18. Как обокрали библиотеку моей «альма матер»
Я обещала рассказать историю, в которой определённую роль сыграли издания Альда Мануция, Бодони, а также «Гран Ларусс» – многотомный толковый словарь французского языка. Для этого следует сделать небольшое отступление.
Как уже говорилось, в магазин я поступила после окончания Московского полиграфического института, отделения книговедения при редакторско-издательском факультете (РИФ). Моим самым любимым преподавателем и нашей «классной дамой» был Александр Алексеевич Говоров, известный многим как автор исторических романов. Нам он преподавал историю книги и книжной торговли. Когда я называю Говорова нашей классной дамой, я нисколько не шучу и не преувеличиваю: он был деканом нашего отделения (потом и факультета) и заботился о нас не меньше, чем любая из классных руководительниц в школе о своих учениках, а то и больше. Он был женат вторым браком на нашей сокурснице Люсе Виноградовой, и у них был сын. Несмотря на то, что мы уже давно окончили институт, мы продолжали поддерживать отношения и так или иначе были в курсе дел друг друга.
Надо сказать, что наша кафедра была многим обязана
