В комнате два старых кресла, стул и узкая кровать. Под ногами хрустели усохшие цветы. Растения, судя по всему, сюда приносят, но не особенно уносят…
— Вы остались здесь из-за меня? — с некоторым недовольством спросила Сара, присев в кресло. Подогнула под себя ноги, прикрыв их подолом длинного белого платья.
— Мне нужно было где-то провести ночь. В Тэра это проблема. Поэтому я здесь, — поясницей облокотилась о подоконник. Чувствовала, как из щелей между стеклом и рамой рвался сквозняк. — Для меня стало неожиданностью увидеть тебя здесь. Что ты здесь делаешь?
— Живу.
— И что… Тебе это нравится?
— Если бы не нравилось, я бы ушла.
— Точно? — недоверчиво уточнила я.
— Меня не на цепи здесь держат, миссис Лоуренс, — дерзко усмехнулась она.
А я сдержанно поправила:
— Хэнтон.
— И вам не тошно от этого?
— Тошно от фамилии мужа? — не поняла я.
— У вас было все. Свобода! Деньги! Вы могли распорядиться своей жизнью как угодно! — говорила громко и с упреком. Даже с претензией. — Вы могли делать что угодно! Вы могли быть где угодно! Вы могли стать кем угодно! Но вы сделали тоже, что и все… Вы стали еще одной женой Данфорда и нацепили на себя чужую фамилию. Вам не тошно?
— Нет, — моих губ коснулась мрачноватая тень улыбки, потому что поняла: эта девушка когда-то восхищалась Анной Лоуренс, даже хотела быть похожей на нее, но Анна Лоуренс стала Хэнтон. — Я по своему усмотрению распорядилась своей жизнью. Сделать такой выбор меня никто не заставлял. И, несмотря на то, что я… нацепила на себя чужую фамилию, я продолжаю делать, то, что хочу, и бывать там, где считаю нужным. Я продолжаю быть той, кем хочу быть. — Выдержав короткую паузу, с улыбкой добавляю: — К слову, я сейчас не в Данфорде подле Джона Хэнтона и не готовлю для него ужин.
Сара мрачно усмехнулась.
— Я голодна, — честно призналась я. Сара на это ничего не ответила. — Была на кухне и взяла печенье, а там… Ну, ягоды и зерна, это я могу понять. Но цветы?
— Цветы — это тоже дары земли.
— А как насчет фруктов, мяса, рыбы? Сахара, в конце концов? — спросила я, вспомнив, насколько печенье было безвкусным.
— Мы сами добываем рыбу. Выращиваем овощи и собираем ягоды.
— Я не видела здесь реки, — попыталась припомнить я.
— Она очень далеко.
— Ясно…
— Когда в коммуну вступает новый человек, Дилан оставляет нас на два дня и возвращается с едой и одеждой. Привозит сладости и вино. Потому что таким должен быть праздник, когда в коммуну приходит кто-то еще, с костром и в изобилии.
Мне снова стало любопытно.
— И это всегда происходит, когда в коммуну приходит новый человек?
— Да.
Сара в кресле. Я у окна.
Помолчав недолго, спросила прямо:
— Каким был твой взнос за членство в коммуне?
— Вы думаете о нас гадко, миссис Хэнтон, — мое имя назвала правильно, но едко.
— Я пока что не сделала никаких выводов. Просто пытаюсь понять вас.
— Вы уйдете уже завтра. Зачем вам это?
— А вдруг я захочу задержаться?
Сара фыркнула.
— Скорее вы вручите меня отцу, чтобы заручиться его поддержкой и расположением. А после, будь ваша воля, сожгли бы это место, — с вызовом посмотрела на меня. — Не беспокойтесь, у вас это не написано на лице. Эта мысль только иногда в глазах мелькает.
Сара не была свидетелем моего телефонного звонка Слеперсу. То было ее предположение. И в точку!
— Ты бы и сама сожгла это место, будь твоя воля, — с прохладой в голосе заметила я, по сути, подтвердив ее предположения. — Тебе отвратительно платье, которое ты носишь. Тебя раздражает «подруга», с которой ты ходишь. Постоянное отсутствие еды выводит тебя из себя. Но что-то тебя держит в коммуне и это не ее «святые» идеалы.
Взгляд Сары стал еще более воинственным. Я добавила:
— Не беспокойся, у тебя это не написано на лице. Так, иногда в глазах мелькает.
Вопреки ожиданиям, Сара усмехнулась. И я улыбнулась в ответ.
— Почему ты здесь? — попросила я. — Только честно.
— Простите, миссис Хэнтон, — Сара поднялась с кресла. — Но это не ваше дело.
И девушка вышла из комнаты, оставив меня одну.
На подобную демонстрацию характера я нисколько не обиделась. Напротив, от этого разговора ожидала чего-то даже похуже, но Сара вела себя… сдержанно. Правила коммуны всерьез оставляют след на привычках этой девчонки, но не влияют на ее характер. Ее внутреннее эго раздувалось и злилось изнутри, оно требовало свободы. Оно требовало хорошей жизни, лучших вещей и того изобилия, к которым привыкла Сара Слеперс. Но коли так, почему она оставалась здесь?
Что именно ее здесь держит?
Я подошла к окну, чтобы посмотреть на приготовления к празднику во дворе этого большого дома…
За окном оранжевые сумерки. Солнце скоро окончательно уйдет за горизонт и будет темно.
Я вышла из комнаты. А спускаясь по лестнице, в холле наткнулась на Линду. С ней были еще две девушки примерно того же возраста, что и она.
— На вас другое платье, — отметила я длинный до пят фасон. Платье старое.
— Мне дала его Катрин, — улыбнулась Линда. — Она сказала, что мой цвет фиалковый.
На девушках рядом были оранжевое и голубое платья.
В темных брюках и светлой рубашке я пока что выделялась среди этих людей.
— Идемте, скоро начнется праздник, — взяла меня за руку та девушка, что была в оранжевом платье.
И я послушно последовала за ней…
Костер только-только разожгли, так что полыхал он еще не сильно. Вокруг собирались члены коммуны. Тринадцать девушек, четверо парней и Катрин. Одни сидели у костра, напевая веселую мелодию, другие располагались под деревьями, третьи заканчивали приготовления столов. Столы деревянные, еще со времен работы гостевого дома.
Три подноса с печеньем, ягоды, вода. Каждый стол был украшен цветами.
Я не подходила близко, предпочитая оставаться в стороне под навесом разрушенной веранды…
К тому времени, когда солнце окончательно село и в небе засияла луна, огонь костра полыхал ярко и жарко. Люди у костра ели печенье и пели песни. Время от времени звучал веселый звонкий смех.
Мой взгляд метнулся в сторону, где нежные объятия двоих у дерева переросли в жаркие поцелуи. Кажется, никто кроме меня не обратил к ним любопытный взгляд. К открытому проявлению чувств здесь были привычны.
Привычна к этому была и Виктория. На короткое мгновение и впервые за долгое-долгое время я подумала о себе, как о ней. То было неожиданное чувство. Мое прошлое как вихрь вдруг ворвалось в мое сознание, и этому способствовали не только порядки коммуны. Полагаю, воспоминания мистера Доти о Стоунах был первым ударом, выбившим меня из колеи этим утром…
