В болезнь Линор Селенант я сразу не поверила. Похоже, в роду Селенантов слово «болезнь» служило ширмой, за которой прятали семейные тайны. По рассказам Марин Бриант я помнила, что мое исчезновение долго скрывали под видом якобы тяжелой болезни. Однако на поверку оказалось, что никакой болезни у меня не было. Был ритуал, после которого я исчезла, и до сих пор не знаю, где находилась все это время. Потому что мои урывочные воспоминания о другом мире, о библиотеке, о возлюбленном, который у меня якобы был, теперь казались мне сном, иллюзией, обманом. Было ли все это на самом деле?
Однако история моей бабушки немного отличалась от моей. После того, как «болезнь» одолела ее впервые, Линор Селенант вернулась в Драголун. Выглядело это так, будто она пошла на поправку. Какое-то время она проучилась в академии — возможно, прошел год, возможно, два, Мантимор не уточнил, — после чего снова «заболела» и уже не возвращалась.
Слова Мантимора о том, что Линор была похоронена в лесах Селенантов, заставили меня вспомнить разрушенный склеп и могилу из моего сна. Однако поразмыслив, я сделала вывод, что к Линор они отношения иметь не могут.
Из рассказа моего отца выходит, что этот разрушенный склеп — то самое место, где была запечатана душа лунного дракона. На это указывал янтарь с мотыльком, с помощью которого древней магией запечатывали душу. На это указывало присутствие в моем сне Сиана, который привел меня туда, где я разбудила дракона.
Болезни Линор Селенант не было, в этом я даже не сомневалась. Оставалось под вопросом: действительно ли Линор умерла? Возможно, она исчезла точно так же, как и я? Только я вернулась, а она — нет. А слухи о том, что мою бабушку похоронили где-то в лесах, принадлежащих нашей семье, — просто попытка скрыть факт ее исчезновения.
Как бы мне хотелось знать, что связывает меня с Линор, помимо того, что я ее прямой потомок? А в том, что связь есть, не приходилось сомневаться. Пусть в деталях наши истории различались, но все же они были слишком схожи.
Проходя под аркой одного из двориков, я тяжело вздохнула: как же угнетает, что мне не с кем поговорить. Мантимор охотно рассказал все, что знал, но это не помогло мне найти ответы на большинство моих вопросов, лишь породило новые.
Неужели нет в этом мире никого, кто мог бы рассказать мне всю правду?
К слову, о Мантиморе. Вылетевшая из его окна птица напомнила мне белого ворона, который как-то пытался украсть мой перстень с янтарем. Подозрительно это.
Подняв глаза, я рассеянно скользнула взглядом по пустому дворику: странно, что здесь никого не было… Впрочем, не успев так подумать, я сразу же заметила студента, лежащего прямо на траве под тенью раскидистого каштана. Свое лицо студент словно спрятал между страниц раскрытой книги, положив ее поверх. Руки были сложены на животе. То ли парень прилег отдохнуть, то ли уснул.
«Как можно до такой степени устать, чтобы уснуть еще до начала занятий? — подумала я. — Похоже, этот студент всю ночь не спал и зубрил лекции».
Я уже хотела пройти мимо него, как вдруг мой взгляд наткнулся на значок у него на груди.
Фаза полнолуния.
Я невольно остановилась. Как много в Драголуне адептов, обладающих самой сильной фазой лунной магии? По моим наблюдениям, их было не настолько много, чтобы они в буквальном смысле валялись под каждым кустом.
Признаюсь, мною двигало чистое любопытство. Приблизившись к студенту, я чуть склонилась над ним, пытаясь заглянуть под книгу, чтобы увидеть его лицо. Видимо, студент все же не спал, потому что почувствовал мое присутствие.
Его руки быстро потянулись к книге. Догадавшись, что он собирается сделать, я выпрямилась, заранее заготовив речь о том, что лучше не засыпать на земле — утром она еще не прогрета солнцем и можно простудиться.
Однако когда руки парня, схватив книгу, отняли ее от лица, все слова вылетели у меня из головы.
«Как же мы все-таки похожи», — непроизвольно подумала я.
С лица парня на меня как будто смотрели мои собственные глаза. В первое мгновение, его взгляд скользнул по мне с раздражением, словно говоря: «Кому здесь хватило наглости меня потревожить?», а уже в следующую секунду синие глаза широко распахнулись от ужаса.
Вмиг подорвавшись на ноги, Маар отскочил от меня, нахмурился и резко вздернул подбородок:
— Что тебе от меня надо?
Почувствовав, как от обиды заколотился под кожей пульс, я подумала:
«Видимо, услышать от родного брата пожелание доброго утра можно не надеяться».
Наверное, он ждал ответа на свой вопрос, но в этот момент я могла только молча смотреть на него. Впервые за все это время я знала, что смотрю на родного брата. В предыдущую нашу встречу для меня он был просто заносчивым грубияном, который неподобающе вел себя с девушкой, но сейчас я как будто смотрела на него другими глазами.
Хорошенькое личико, черты, так похожие на мои… Я внезапно поймала себя на мысли, что даже то, как он хмурит брови, выглядит очень мило. И застыла, ошеломленная собственными ощущениями.
Если судить объективно, то ничего милого в этом высокомерном и недружелюбном мальчишке не было. И мое внезапное чувство умиления могло иметь лишь одно объяснение.
Прежняя я была к нему привязана. Та Наис, которую я потеряла вместе с воспоминаниями, по-настоящему любила своего младшего брата.
И в этот момент я абсолютно ясно поняла: не чувство вины заставило меня пойти на ритуал обмена меткой, а всего лишь желание защитить этого мальчишку. Я внезапно осознала это так остро, что не осталось места никаким сомнениям.
Я прочистила горло, пытаясь оставаться спокойной.
— Почему ты от меня шарахаешься? — спросила я, доброжелательно улыбнувшись. — Разве я такая страшная? Мы с тобой очень похожи, и раз уж у тебя такое хорошенькое личико, значит, и я не страхолюдина, верно?
Моя попытка смягчить ситуацию шуткой, не удалась — это я поняла сразу. Маар нахмурился еще сильнее, а в его взгляде, помимо враждебности, появилась подозрительность.
— Что тебе нужно? — повторил свой вопрос он.
Я с трудом заставляла себя продолжать улыбаться. Как же с ним трудно. Интересно, мой брат всегда был таким злюкой или это благоприобретенное?
Пожалуй, в определенной степени я могла бы понять его холодность по отношении ко мне. После того как я пробудила дракона, на его теле появилась метка жертвы. Он был напуган, и винил во всем меня. Но ведь в итоге опасность, какой бы она ни была, Маара миновала. Ему больше ничего не угрожало. Если верить словам нашего отца, метка пропала с его тела и появилась на моем — к слову, я пока не видела на своем теле никакой метки, надо бы разобраться с этим вопросом, — так почему же Маар до сих пор так враждебно настроен по отношению ко мне?
Можно понять обиду, можно понять страх, который он пережил, но… эта ненависть в его взгляде, устремленном на меня, этот ужас, как будто я — его кошмарный сон… Как-то это все… слишком, разве нет?
