Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46
Мода должна быть мгновенной, одежда — готовой к ношению сразу же, как только вы выйдете за порог магазина, в тот же день, а не четыре недели спустя. Да, это приведет к исчезновению прекрасной одежды, в которую вложено все воображение художника, но она, похоже, никому и не нужна. В женской моде прочно утвердилась функциональность, со всеми вытекающими. Что поделать, не век же ездить на повозке, запряженной лошадьми, — тем более в нашу эпоху космических полетов.
Итак, проходило несколько недель, и первый из трех ведущих парижских дизайнеров, решивших захлопнуть свои двери перед носом прессы, надменно открывал их. Я был одним из немногих американских газетных репортеров, кто к тому времени еще оставался в Париже. Раньше на каждый показ Ива Сен-Лорана стекались толпы восторженных воздыхателей из прессы, которые расхваливали его работу на все лады. Но потом журналисты неблагоприятно отозвались об одной из его коллекций, и Сен-Лоран обрушил на них свой гнев. В том году на показ пришло всего семьдесят два человека, хотя в предыдущие годы их было около трехсот пятидесяти. Все уместились в одном зале, а винтовая лестница, где обычно сидело под сто душ, стояла пустой и одинокой. Два коричневых атласных дивана, привыкших к тому, что на них взгромождались самые важные журналистские зады, вынуждены были мириться с менее августейшими персонами. Каждый из пришедших сталкивался с атмосферой высокомерия: не нужна нам эта ваша пресса. Теплая, дружелюбная обстановка, царившая здесь в прошлом, сменилась застывшими лицами и формальностями. Но платья были очаровательны, и большинство журналистов, будь они здесь, сидели бы, зачарованные креативными идеями Сен-Лорана. Невеста в финале появилась не в традиционной фате, а в белой соломенной шляпке с двадцатисантиметровыми полями и вуалью в виде рыболовной сетки, усыпанной белыми весенними цветами. Вот только жаль, что модный дом напустил на себя такое высокомерие. В этом не было необходимости: прекрасная одежда говорила сама за себя, а знать о внутренних противоречиях дизайнера нам было вовсе необязательно.
* * *
Вторым кутюрье, запретившим вход журналистам на свои премьерные показы, был Живанши. Его дефиле состоялось сразу после показа Yves Saint Laurent. Салон Givenchy располагался в одном из самых внушительных парижских особняков (по крайней мере, таким он был снаружи). На первом этаже находился элегантный бутик: громадные персидские вазы, столы, накрытые скатертями из кожи цвета какао, свисавшими до самого пола, витрины, где лежали шарфы и драгоценности. Перчатки пастельных оттенков были разложены веером на подушечке цвета какао с ручным золотым тиснением. В центре зала стояла золотая ваза эпохи Людовика XIV с весенними цветами. Счастливым обладателям билетов предстояло подняться по центральной лестнице в просторный салон, который под слоем скучной грязно-белой краски выглядел довольно уныло. Он явно был предназначен только для показов, а не для того, чтобы произвести впечатление на покупателей. Среди зрителей я заметил миссис Вриланд из американского Vogue, которая прилетела в Париж специально на этот показ.
За пару секунд до начала дефиле она бросилась в противоположный конец салона, где на сером диване сидела ее конкурентка из Harper’s Bazaar. Миссис Вриланд расцеловала редактора Harpers Bazaar Мари-Луизу Буске, даму преклонных лет, и шоу началось.
На мой взгляд, все это очень напоминало старую добрую симфонию, которую никто не прочь послушать снова. Но коллекция не вдохновляла. Концепция Живанши, приведенная в идеальное равновесие с его исключительным вкусом, в эпоху модной революции почти устарела. Двухчасовое дефиле, безусловно, уже не казалось таким новаторским, как во времена расцвета Живанши, когда его главной целью было потрясти мир. Но все же он вложил в свои великолепные новые платья достаточно холодного просчитанного эпатажа, чтобы обеспечить себе продажи на два года вперед. Коллекция была на сто процентов заточена под Одри Хепберн, любимую клиентку дизайнера. Сам Живанши наблюдал за показом через гигантский глазок в стене главного салона. В тот день редакторы потратили немного чернил, записывая свои впечатления от новых моделей, но Живанши никогда не интересовало мнение прессы, и тем более он не собирался ей угождать.
Байеры рассказывают историю об одном из его ранних показов. Живанши стоял за китайской лакированной ширмой с вырезанным глазком. В середине показа ширма упала, и оказалось, что за ней стоит сам Живанши, великий и ужасный! Нет ничего удивительного в том, что дизайнеры не уважают изменчивую прессу. Если бы вы видели эту толпу ужасно одетых людей, называющих себя экспертами в моде и диктующих всему миру, как одеваться! Девяносто процентов модных журналистов выглядят так, будто у них совсем нет вкуса. На показе Givenchy рядом со мной сидел один такой экземпляр, редактор одной из крупнейших немецких газет. Эта невысокая женщина с кривыми ногами и лицом, напоминающим старый сморщенный кожаный чемодан, в обрамлении вытравленных перекисью волос, носила твидовый берет, который совершенно не сочетался с костюмом золотисто-желтого цвета и блузкой с блестками. Она жевала жвачку, причмокивая неряшливо накрашенными красными губами. В ушах плясали бриллиантовые сережки размером с люстры, а короткие пальцы-сардельки, которыми она строчила новости из элегантного мира моды, были унизаны кольцами. На ней была юбка на восемь сантиметров выше колена (в положении сидя) и белые сапоги до колен. Я мог думать лишь об одном: и эта женщина учит других, как одеваться!
За показом Givenchy следовало самое важное дефиле из всех — коллекция знаменитого Баленсиаги. Меня на него не пригласили. Я знал, что Баленсиага очень выборочно рассылает приглашения, и жутко нервничал. Ворочался ночами, гадая, сумею ли проникнуть на показ. Наконец я набрался храбрости и позвонил в дом Balenciaga за два дня до показа. Мне прямо ответили, что на показ меня не пустят, так как я работаю на Women’s Wear Daily, американскую газету для профессионалов модной индустрии, которая шпионит за каждым движением Баленсиаги. Пресс-атташе модного дома мадам Вера, с виду любезная седовласая женщина, похожая на чью-нибудь мамочку, обладала безупречной памятью и устанавливала правила, как будет проходить показ и кто его увидит. Мы проговорили по телефону двадцать минут, и я объяснил, что уволился из Women’s Wear Daily еще два года тому назад. Меня подвергли перекрестному допросу и наконец пригласили встретиться с мадам Вера лично. Я не сомневался, что все это делается с одной лишь целью — унизить меня.
Бутик Balenciaga встретил меня аккуратно разложенными на столах шарфиками и перчатками. На изумрудно-зеленом диване лежали два очень больших норковых покрывала, в салоне стоял бронзовый олень и несколько зеркал эпохи Людовика XVI. Лифт, отвозивший гостей в святая святых, изнутри был полностью обит кожей винного цвета. Оказавшись там, где до меня бывали самые элегантные женщины мира, я, к удивлению своему, стал свидетелем небывалого оживления. Покупатели и продавщицы сновали туда-сюда и были заняты делом, что необычно для салонов парижских кутюрье. Пожалуй, во всем Париже я не видел салона, где процветала бы такая кипучая торговля. Столы ломились от образцов тканей, а атмосферы элегантной роскоши, которая так часто отпугивает клиентов в салонах кутюрье, не было и в помине. Мадам Вера и Рене — две самые свирепые продавщицы в Париже, которых боялись даже самые наглые байеры, — неотрывно следили за всеми, кто входил в зал. Они дали от ворот поворот многим богатым и знаменитым женщинам. Им было неважно, с кем вы пришли: как-то раз баронесса Ротшильд, одна из богатейших частных клиенток, привела с собой не менее богатую подругу-американку, но ту отказались обслуживать. За домом Balenciaga всегда оставалось последнее слово. В Париже у них был самый прибыльный бизнес, и они отказывали клиентам, за которых удавились бы другие модные дома.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46
