— Ганс, представляешь, — взахлеб повествовал Генрих, — мост-то, оказывается, не сцементирован, а склеен чем-то вроде резиновой массы.
— Теперь я понимаю, почему его никто не охранял. От него пули и снаряды отскакивают как от стенки горох.
— Резиновые мосты в России не редкость, — не удержался Вальтер, медленно обалдевающий от местных реалий. — Здесь ими, наверное, никого не удивишь. Да и нам бы не мешало парочку для Берлина прихватить.
— Вы напрасно шутите, — веско заметил Морунген. — Этот мост — загадка, и не только для строителей, но и для историков. Я немного изучал русскую архитектуру и скажу, не колеблясь, что это нечто экспериментальное, возможно единственное в своем роде. Хорошо, что Вальтер сфотографировал всех нас на фоне моста.
— Господин майор, впереди виднеется какой-то указатель, — радостно сообщил Клаус.
Дитрих приободрился:
— Притормози. Посмотрим, что это такое.
— Да здесь целый перекресток! — восхитился механик.
— Слава Богу, сейчас поглядим, что у них тут написано.
Все с надеждой и плохо скрытой гордостью обратили свои взоры к командиру. Вот он — человек, доблестно сражавшийся с зубодробительной русской грамматикой и способный вывести их из тупика. Но похоже, что их надежды оказались преждевременными.
— Ну и иероглифы, ну и корябусы, ничего не разберу. Будто вобще не по-русски написано.
Словно трудолюбивый дятел, высматривающий добычу в складках коры, Дитрих наклонял голоду то вправо, то влево, широко открывал и даже щурил глаза — однако тщетно. Ни одной знакомой буквы не удалось обнаружить ему на потемневшем от времени куске грубо отесанного дерева.
— Хорошо, что у них пока не повальная грамотность населения, — есть какие-то пояснительные рисуночки. Ну и ну! Возникает впечатление, что они верят в свои сказки: направо пойдешь — сам пропадешь, налево — коня потеряешь, прямо… А прямо, по-моему, закусочная, или ресторан, или черт его знает. Одним словом, харчевня.
При слове «закусочная» в танке воцарилась напряженная тишина. Уловив витавшую в воздухе мысль, Дитрих распорядился:
— Если я правильно понимаю, нам прямо.
— Так точно, господин Морунген! — грянул дружный и повеселевший хор.
— Клаус, гони на полной вперед. Поглядим, что у них подают к ужину.
Вечерело. Танк весело подлязгал к покосившемуся строению на обочине дороги и сбавил скорость до минимальной. Никакой реакции. Никакого шевеления. Это насторожило значительную часть экипажа.
— Какие будут приказания, — после паузы спросил Клаус.
— А никаких, — потер руки Морунген, — мы сюда приехали с мирным намерением немного перекусить.
— И как довести этот факт до сознания местного населения? — хмыкнул Ганс.
— А если стрелять начнут? — уточнил осторожный Вальтер.
Майор предвкушал горячий ужин, и спустить его с этих небес на землю было делом сложным.
— Попросим официанта накрыть столик прямо в танке. Тебе что заказывать, Вальтер?
— А если из пушки врежут или зажигательными бутылками забросают? — не унимался неумолимый скептик.
— Вальтер, те, кто из пушки палит и бутылки швыряет, уже давно поели и спать легли, теперь наша очередь прочитать меню.
Этого брызжущего оптимизма не выдержал даже Генрих:
— А если действительно, господин майор, там нас засада ждет, какой у нас план?
— Ладно, Клаус, — поскучнела надежда нации, — останови, я вылезу наверх.
С биноклем наперевес Дитрих высунулся из люка, пренебрегая элементарными предосторожностями. Что-то подсказывало ему, что здесь он в безопасности. Увиденное он комментировал вслух:
— Опять то же самое — ни единой живой души. Правда, пахнет…
— Чем?! — выкрикнули четыре голоса.
— Не люблю пригоревшего, — меланхолично поведал майор. — А пахнет именно им. Дыма не видно, огня тоже. Ладно, поехали, может, перекусим чего-нибудь.
Вблизи «харчевня» выглядела еще более неприглядно, нежели из башни танка, — задымленная, полуразваленная, она совершенно не производила впечатления жилого здания. Ее оконца, не знавшие стекол, таращились на немцев удивленно-испуганными черными провалами.
— Да что здесь у них творится? — осерчал Морунген. — Они что, решили нас голодом уморить?
Он запнулся, уставившись на валявшееся в кустах тело. И не то чтобы майор никогда не видел мертвецов или боялся их (хоть и никак не мог привыкнуть к зрелищу чужой смерти), но этот покойник явно выбивался из общего ряда.
Генрих, следовавший за командиром со своим неразлучным пулеметом, подошел поближе к телу, присел возле него на корточки, вгляделся повнимательнее.
— Он мертв уже несколько часов, господин майор. Рана колотая, нетипичная.
— А вот еще один!
Глаза у Дица широко открылись от изумления: Морунген озадаченно вертел в руках пустые ножны и расколотый деревянный щит.
— Чертовщина какая-то. Не снимали же здесь кино про Римскую империю?
— И никаких следов бомбежки или перестрелки. Они погибли в рукопашной схватке.
— Рукопашная рукопашной — рознь. Может, у них в тылу орудует диверсионная спецгруппа СС?
— Все равно это не объясняет, почему они так странно одеты.
— Ни за что не поверю, — твердым голосом сказал Дитрих, — что у Сталина не хватило стрелкового оружия для всех солдат. Хотя бы самого устаревшего. И вообще, это ножны короткого меча.
Генрих указал на отдаленное дерево:
— Я не ошибаюсь, господин майор? Там действительно торчит стрела?
— Да, действительно стрела. Давай подытожим: у нас в активе обломки щита, допотопные ножны от допотопного меча, стрела и парочка оборванных покойников. Я вот о чем думаю — кому могло потребоваться их имущество? Сам посуди, зачем, например, нам с тобой русское рыцарское оружие?
Генрих посмотрел на командира, как на сумасшедшего, и утвердил очевидное:
— Затем, чтобы после войны привезти его домой и развесить на стенах в гостиной вашего родового замка, господин майор.
— А ты прав как никогда, Генрих. Но зачем мне в гостиной столько… Хотя, ладно, твоя взяла — я бы не удержался при виде таких трофеев.
Пока они обсуждали сию животрепещущую тему, их товарищи окончательно поскучнели и проголодались. Клаус вынырнул из башни и издал душераздирающий вопль:
— Ну, что там, господин Морунген, есть в меню цыплята табака?!
— Нету ни черта. Коммунисты все сожрали до нас, так что придется самим добывать пищу.
— На самом деле, — забеспокоился Ганс, — что вы там так долго разглядывали?
Флегматичный Генрих не нашел причин, по которым должен был бы умолчать о находке:
