Находились среди снайперов отчаянные девчонки, просившиеся с ребятами пойти на разведку. Почему? В основном из-за романтики, ведь они были совсем юные, а еще потому, что за удачную разведку могли дать орден или медаль. Снайпер в разведке не нужен: ночью он не может прицельно стрелять, даже если возникнет в этом необходимость[310]. Брали девчонок (самовольно, не поставив в известность начальство), чтоб сделать девушке приятное, произвести на нее впечатление. Кончалось это частенько плохо. Осталась без обеих ног после похода в разведку красавица-снайпер Маша Алхимова, служившая в соседнем с Аней подразделении и знакомая ей по школе. О том, что тогда произошло, в Анином взводе узнали от Машиной пары Калининой. Разведгруппе не удалось пройти бесшумно, они наткнулись на консервные банки и бутылки, висевшие перед немецким передним краем. По разведчикам открыли стрельбу, и они повернули назад. По неопытности или перепугавшись, Маша не пошла за разведчиками, знавшими проход в минном поле. Бросилась в сторону и подорвалась на мине. Разведчики, сами рискуя жизнью, вытащили ее с минного поля и принесли назад[311]. Маше ампутировали сначала одну ногу, потом и вторую.
После войны Алхимова не падала духом, хоть и мучилась с протезами. Слава богу, как слышала Аня, кто-то из женщин-снайперов написал самому Маресьеву и тот помог Маше с хорошими протезами. Она потом всю жизнь работала в Большом театре — делала шляпки.
У Ани с Лидой Андерман завелся «жених», один на двоих — командир взвода разведчиков Славка Чигвинцев — лейтенант, москвич, веселый и бойкий парень. Аня чувствовала себя деревенщиной, робела перед Славкиным столичным остроумием. Землянка разведчиков была рядом с землянкой девушек, и Славка развлекал болтовней и чаем то Аню, то Лиду Андерман — по очереди. Шла на «охоту» Лида — разведчик трепался с Аней; Аня шла в траншею — наставала Лидина очередь. Аню Славка прозвал «ежик» за торчащие во все стороны после стрижки очень густые кудрявые волосы. Ей, конечно, казалось, что с Лидкой «жениху» гораздо интереснее: Андерман была московская, интеллигентная девчонка. А с ней, с Аней, Славка, как она считала, трепался просто от нечего делать. Так они и не узнали, кто Славке больше нравится, потому что в один прекрасный день его арестовали и, как слышали девчонки, отправили в штрафную роту.
Оказалось, что командир полка во что бы то ни стало требовал «языка», чтобы узнать, что планируют немцы. Несколько разведок прошло неудачно, потом послали с группой Славку, и он, напоровшись на немецкий огонь, вернулся, не пошел дальше: пожалел своих людей. За это поплатился, больше Аня его не видела и не слышала о нем. После войны с Лидой Андерман они вспоминали «общего жениха», гадали, вернулся ли Славка с войны.
Ох уж эти молодые офицеры — никогда не знаешь, что у них на уме. Казалось бы, дружит с тобой без всякой задней мысли, а потом как отколет коленце… Дружили с девчонками-снайперами два веселых молодых парня, два Володи, артиллеристы. «Пошли, Москву послушаем!» — как-то предложил один из них Ане Мулатовой: у них в землянке было радио. Она согласилась, потом ругала себя за это: «Дура, не понимала, что ли?» Но ведь, когда она зашла, оба Володи были дома. Сначала и правда слушали радио и чай пили с сахаром и хлебом. Потом один Володя вдруг поднялся и вышел, а второй тут же на нее «набросился»! «Ты что?!» — закричала возмущенная Аня, отбиваясь, а Володя схватил пистолет и стал угрожать: «Я тебя убью!» Но она знала, что, конечно, он не выстрелит, так что сказала: «Ну и убивай!» Тут Володю кто-то позвал, он выглянул из землянки, а Аня быстро схватила пистолет и положила за отошедший фанерный лист потолка землянки. Вернувшись и не увидев пистолета, Володя перепугался: за утрату табельного оружия мог угодить под трибунал. «Провожай до землянки, тогда скажу», — велела Аня. Было уже поздно и темно, идти одной страшно. Володя, конечно, проводил ее, и она сказала, где пистолет. На прощание артиллерист Володя обозвал ее плохим словом.
А вскоре появился офицер, который не оставил равнодушным Анино сердце.
Как-то утром, стоя в траншее у деревни Рачки вместе с Тасей Пегешовой — каждая у своей амбразуры, на расстоянии метров пяти друг от друга, — Аня вдруг увидела идущего к ним то ли солдата, то ли офицера — погон не было видно под плащом-накидкой, на голове — пилотка. Когда «мужик этот» важно так спросил: «Что это здесь у меня за посторонние люди?» — девушки поняли, что это кто-то из командиров. Аня всегда начальства побаивалась и тут испугалась, подумала: «Чего ж мы нарушили-то?» «Кто вас сюда прислал?» — строго продолжал незнакомый командир. Собравшись с духом, Аня ответила: «Нас сюда привел наш командир Ракитянский». Ракитянский, как обычно, рано утром привел их на место, показал амбразуры, и только они его и видели: не болтался он особо на переднем крае. «Так. Прежде чем сюда идти, надо было зайти ко мне и спросить разрешения у командира роты, — отрезал незнакомец, — или хотя бы у командира взвода». «Мужик» оказался командиром штрафной роты, державшей этот участок фронта. Поругавшись, ротный обещал все выяснить и ушел.
Но уже в следующую свою «охоту» Аня и Тася снова его увидели: пришел проверить, как несут они службу. Что интересно, на этот раз он был гладко выбрит и на гимнастерке подшит свежий подворотничок.
Ему было лет двадцать пять. «Смелый и волевой», — заключила Аня, немного узнав его, — да растяпу и не поставили бы командовать штрафниками. У Анатолия были широко расставленные серые глаза, прямой нос, легкие светлые волосы. «Захаживал» он часто. Тася, более бойкая, чем Аня, симпатичная, острая на язык, брала инициативу, но старшему лейтенанту, как стало вскоре ясно, нравилась Аня. В самом начале, не придав большого значения болтовне с ротным, Аня на его вопрос, откуда она, ответила бог знает почему: «Из Москвы». Анатолий спросил, где же она жила в Москве, и Аня назвала улицу, о которой слышала от эвакуированных у себя в Семанщине: «Сивцев Вражек». После этого Анатолий, который был москвич, ей проходу не давал, все звал: «Москвичка! Москвичка!» Расспрашивал, а Аня, конечно, мало что могла сказать о Москве. В конце концов она призналась, и после этого о Москве рассказывал ей Анатолий. Он много знал, пел арии из опер, но Ане тогда все это, в том числе и опера, «было до лампочки». А парень нравился. И когда он пригласил ее и Розу Шалаеву в гости к себе и своим товарищам, пообещав чай с печеньем, она согласилась. За ними приехали на санках с лошадью — шел ноябрь, уже лег снег — и возили в гости за четыре километра, к штрафникам. Было очень весело, и Ане было приятно, что, хотя Роза Шалаева была очень красивая, Анатолий все время сидел рядом с ней, «москвичкой».
Вскоре началось наступление, и Аня потеряла этого парня из виду[312].
Глава 14
«У меня уже нет сердца. Я ко всему хладнокровна»
Илья Эренбург писал о Розе Шаниной осенью 1944 года: «Пусть радуется русская мать, родившая и воспитавшая Родине славную благородную дочь! Вчера снайпер Роза Шанина за один выход уничтожила 5 фашистов. С боевым успехом, товарищ Шанина! Теперь на боевом счету бесстрашной девушки 51 убитый гитлеровец и трое взятых лично ею в плен»[313].
