На Курильских островах было пусто. Ни зверя‚ ни человека.
Льдина-громадина прокружилась замедленно вдоль островов‚ чтобы рассмотреть в подробностях‚ но никто не проглядывал на скалистых их берегах.
Чуча взял птицу-послание: "Вот он я!" и запустил в небеса. Птица покружила над скалами в поисках адресата‚ снизилась над островом Кунашир и вернулась обратно‚ пущенная чьей-то рукой. Сидел на береговом камушке одинокий курильщик‚ грустный‚ бородатоволосый‚ пыхал дымом из трубки. За спиной курильщика топорщилась огнемётная гора-великан‚ тоже пыхала.
Крикнул ему:
– Люди есть?
Подумал:
– Я – людь.
– Кто еще?
Помолчал. Дыма напустил. Скрылся из глаз‚ будто застеснялся‚ сказал из невидимости:
– Был у нас вулкан. Прилежный и старательный. Как подходило к обеду‚ шли к нему‚ садились вокруг‚ и он выбрасывал булки‚ печеную картошечку‚ крутые яйца‚ а по праздникам – если хорошо попросить – котлеты с пирогами‚ жареную рыбу‚ вареники с вишнями.
Замолчал. Проглянул глазом через дымовую завесу. Покосился на Чучу – слушает ли‚ опять одымился.
– Жили мы – не тужили. Жили – забот не знали. Зажрались вконец, отолстели, стали требовать порционное. Кому шашлык‚ кому люля-кебаб‚ фазана под белым соусом. Сидим – покрикиваем: "То не вкусно. Это не сладко. Здесь не пропечено. Там не прожарено!" Надулся вулкан. Обиделся: "Что я вам‚ ресторация?" И затаился. Сидим возле‚ обеда дожидаемся‚ а он не дает. Животы подвело – мы на него ругаться, всякими словами поносить. Оскорбился до глубин кратера, стал пламя изрыгать. Лавой исходить. Пеплом. Камнями на нас сыпать...
Закручинился. Сказал через паузу:
– Я – людь. Других нету...
Папа допил чай‚ энергично прошелся по беседке.
– Ах, Караваев, Караваев! Не ползайте мыслию, словно змей по камению. Воспаряйте в помыслах! Время может уничтожить всё, но одно остается: слава живых и заслуга мертвых.
Папа у Викуши оптимист. У папы убеждения заодно с чувствованиями. Что решено‚ то решено. Отброшено и забыто. Не петляй кругами‚ не ощупывай‚ слепец‚ встречные предметы. Иди дальше и не возвращайся на прежний путь.
– Не знаю‚ не знаю‚ – засомневался Караваев. – Пусть на памятнике моем напишут: "Не могу не поделиться возникшими у меня сомнениями..."
– Пусть на моем‚ – сказал папа‚ – "Привет проходящему!"
Летела по небу падучая звезда. Стремительно и наискосок. Викуша глядел из окна. Кутя глядела. Чуча со льдины‚ задрав голову. Одинокий курильщик на острове. Папа – на пороге заманчивого века.
– Загадывайте! – кричала звезда. – Ну‚ скорее... Загадывайте желание‚ не то сгорю!
И сгорела.
Феофан Глот сказал так:
– Звезда падает – к ветру. Звезда с хвостом – к войне...
6
Память о мужиках изба не хранит.
Разве что – память о бабах‚ запрятанную на чердаке.
Хоронились под кровлей – в пыли‚ под мышиной крупкой – заплечные плетеные пестери‚ с которыми ходили по грибы‚ лубяные набирухи для ягод‚ поломанные прялки с остатками кудели‚ точеные коклюшки для намотки ниток‚ самовар текучий‚ солоница из резаного корня‚ трепало для льна‚ валёк – белье колотить на речке‚ дубовый холмогорский сундук под замком‚ а в том сундуке – ленты посекшиеся‚ кружева истлевшие‚ заветная связка писем бабке-невесте‚ которые дед сочинял ночами‚ в безотходном карауле возле денежного полкового ящика‚ приставленный для обережения походной казны. Дед знал грамоту‚ отец спотыкался на буквах‚ Степаша письму не научен‚ – а надо бы.
Степаше пять лет‚ но смотрелся он на три‚ малосильный и хиловатый. На улицу без мамки не выходил – боязно, а мамка у Степаши померла. Приткнулся у чердачного окна‚ высматривал в пугливом восторге‚ как на бугре‚ возле барского дома, взлетали огневые искристые хвосты‚ с грохотом осыпались цветными брызгами‚ бликами пыхали во мраке‚ вызывая панику в доме.
Жихарка – страшливый видом своим – прошмыгивал мышью-плюгавкой за чердачные балки‚ зарывался в труху с тряпьем‚ чтоб не углядели‚ жалился для отвода глаз‚ заламывая мохнатые руки:
– Стар‚ хвор и немощен... Дни провожу в печали-сетовании...
В подполе – под шум с грохотом – затаилась Вытарашка‚ медлительная развалёха‚ носатая и брюхатая‚ заготовив на врага крупные картофелины‚ дабы насильник‚ бабьего подпупия охотник‚ не взял силком на постелю. Вытарашка уквасилась в девках сто еще лет назад. Вытарашку никто не брал в жены: ни паралик‚ ни леший с бедовиком‚ а потому мертвела в испуге‚ сберегая без надобности девичье свое проклятие.
В огороде‚ под лопухами‚ располагалось соломенное царство Индея Малая‚ и царь Левонтий‚ до баталий охотник‚ под сполохи игристых ракет держал военный совет: куда посылать дружину‚ как отстояться от супостата‚ каков порцион выдавать ратным людям‚ дабы самоохотно пошагали на смерть.
И только на печи было покойно. На печи располагался остров Вечного Веселия и проживал там Шишига-полуумок‚ мякинная голова: блажной‚ дурной и губастый. Подскакивал на кирпичах на всякий потешный хлопок‚ орал во всё горло:
– Я Мирошка-дурачок‚ грызу с квасом чесночок...
Мамка у Степаши родилась многоболезненной‚ постница и кликуша: без Господа часа не могла прожить. Мамка высматривала у себя все знаемые в свете пороки‚ чтобы душевную чистоту заиметь‚ мучилась от нестерпимых грубостей и всеобщего помрачения сердец‚ а оттого собиралась в послушницы к преодолению суеты и докуки.
Мамка говорила так:
– Господу угодно‚ чтобы мне болеть. Белый свет цел оттого и нерушим‚ что у Господа лежат по лавкам земные страдальцы‚ за которых мир спасается...
Мамка у Степаши знала свой срок и перед уходом наготовила для сына оберегателей: во дворе‚ в избе и под кровлей. Жихарку с Вытарашкой. Царя Левонтия. Дурака Шишигу.
Пусть будут.
Летела по небу другая звезда. Выглядывала сверху хоть кого‚ чтобы загадал желание. Искрила в панике:
– Я сгораю... Вы слышите? Я сгораю... Всё! Нету меня! Сгорела! Сгоре-ла...
Но ее не углядели в многоцветье потешных огней.
7
За мамкой давали в приданое коня с боровом‚ и Улыба Кондратий позарился: широк плечами и бородою кудряв. Родился Степаша-вякало‚ писклявый и недоношенный‚ и по ночам мамка качала люльку без отдыха‚ утишая приговором:
– Тенти-бренти‚ коза в ленте... Собака летела‚ ворона на хвосте сидела... Как собрались мыши подпольные‚ пошли войною на мышей чердачных‚ воротились домой с добычей. Кто с корушкой‚ кто с мякушкой‚ кто с грызным зернышком...
А Степаша попискивал заполночь, спать никак не давал.
Когда мамка обмирала над люлькой‚ спускался с чердака Жихарка‚ меленький‚ кривоногий‚ в рыжинку старичок‚ гладил Степашу мохнатой ладошкой с крючковатым пальцем‚ поил травным чаем‚ и тот утихал на час. Царь Левонтий – кафтан золотой парчи‚ шапка черного бобра – совет держал под лопухами‚ как уберечь Степашу от житейских пакостей‚ кому стать при нем стольником‚ кому постельничим‚ а кому с поспешением ополчаться на защиту‚ дабы пули от Степаши откидывать и на чужих наводить. Вытарашка – неужиточная пожилая девка – круглила в подполе глаза на вечный Степашин писк‚ но подсобить не могла. Присмотрела ее Игоша – Карга Фоминична‚ позвала на бездетный бабий блуд‚ но Вытарашка на растление не пошла‚ желая ребятеночков в законной семейной жизни. Потому и пришептывала в темноте‚ в великой истоме:
