Книга Мудрость сердца - Генри Миллер

Не так давно в Талсе я видел короткометражку под названием «Счастливейший человек на земле»[95]. Выдержанная в духе О. Генри, она меня шокировала. Как можно показывать такую картину в центре нефтепромышленного района? Впрочем, она напомнила мне об одном реальном типе, с которым я столкнулся за несколько недель до того в Новом Орлеане. Этот человек тоже делал вид, будто он счастливейший из смертных.

Тогда мы с моим другом Ратнером гуляли во Французском квартале и где-то в полночь возвращались к себе в гостиницу. Когда мы проходили мимо «Отеля Святого Карла», нас догнал, подравняв свои шаги с нашими, человек без пальто и шляпы; он заговорил об очках, которые потерял в баре.

– Чертовски неудобно без них, – сказал он, – особенно когда ты под газом. Завидую вам, парни. Какой-то недоносок сбил с меня очки и тут же их раздавил. Я уже отправил телеграмму моему окулисту в Денвер, но ждать придется несколько дней, а я пью примерно с неделю. Интересно, какой сегодня день и что происходит в мире? Я вышел, чтобы глотнуть воздуха и поесть. Под мухой я не ем, живу на спиртном. Не удивляйтесь, я законченный алкоголик. Неизлечимый. Уж мне ли не знать. До юриспруденции я изучал медицину и успел испробовать все средства и методы… Вот, кстати, взгляните! – Он полез во внутренний карман и извлек из него груду бумаг и бумажник, которые упали на землю. – Взгляните, вот статья об алкоголизме, которую написал я. Смешно, да? Ее недавно напечатали… – И он назвал известный журнал с большим тиражом.

Я нагнулся за бумажником и карточками, разлетевшимися по обочине. Он схватил поданную ему кипу бумаг и документов одной рукой, а другой продолжал красноречиво жестикулировать. По-видимому, потеря документов или даже бумажника его не страшила. Он обличал невежество и глупость медицинской профессии, банду шарлатанов и грабителей с явно преступными наклонностями! Он долго распространялся на эту тему. Было холодно и моросило. Закутанные в пальто, мы посоветовали ему двигаться побыстрее.

– О, обо мне не беспокойтесь! – с добродушной ухмылкой сказал он. – Простуда меня не берет. Я, наверное, оставил пальто и шляпу в баре. Здесь, снаружи, так хорошо!

И он широко распахнул полы пиджака, словно стремясь пропустить сквозь тонкую ткань рубашки пронзительную и сырую ночь. Потом запустил пятерню пальцев в шевелюру своих курчавых белокурых волос и утер рот несвежим платком. Это был человек со статной фигурой и довольно обветренным лицом, какие бывают у людей, проводящих много времени на открытом воздухе. В глаза бросалась его улыбка – теплая, искренняя, самая подкупающая из всех, какие я видел на мужских лицах, а его жестикуляция отличалась порывистостью и неровностью – он заметно нервничал. Он был весь огонь и пламя, как наркоман, вколовший себе инъекцию. Но говорил он грамотно, чрезвычайно грамотно, словно за плечами у него был опыт журналиста, врача или адвоката. И совершенно очевидно, он не собирался просить у нас денег.

Когда мы прошли пару кварталов, он остановился перед одной дешевой забегаловкой и предложил нам зайти поесть или выпить. Мы объяснили ему, что идем домой, что мы устали и нам хочется спать.

– Ну, на несколько минут, – сказал он. – Мне нужно перекусить.

Мы снова вежливо отказались. Но он все настаивал, взял нас обоих под руки и провел до двери в кафе. Я повторил ему, что иду домой: может, Ратнер, если захочет, останется? И стал из хватки нового приятеля освобождаться.

– Знаете что, – неожиданно он напустил на себя серьезность, – вы должны сделать мне это маленькое одолжение. Я хочу поговорить с вами, парни. Иначе я пойду на что-нибудь отчаянное. Это такая малость! Уделить человеку немного времени, зная, как это для него важно.

Ничего не поделаешь, мы сдались. «Влипли», – подумал я с досадой на то, что дал одурачить себя сентиментальному пьянице.

– Что будете? – спросил он, заказывая тарелку бобов с ветчиной, которую тут же на месте обильно побрызгал кетчупом и соусом чили. Еще не забрав тарелку со стойки, он попросил подавальщика приготовить ему еще одну порцию. – Я могу съесть их сразу три, – объяснил он, – когда выхожу из запоя.

Для себя мы заказали по кофе. Ратнер потянулся за чеками, но наш новый приятель его опередил и спрятал их к себе в карман.

– Плачу я, – сказал он. – Вы здесь по моему приглашению.

Мы пытались протестовать, но за едой, обильно запиваемой черным кофе, он сумел убедить нас, что с деньгами проблем не испытывает.

– Я даже не знаю, сколько у меня при себе, – продолжал он. – На такое, во всяком случае, хватает. Вчера я поручил агенту продать машину. Я приехал из Айдахо со старыми приятелями по палате, мы отмечали встречу. Я ведь когда-то заседал в Законодательном собрании. – И он упомянул один из штатов на Западе, где избирался. – И обратно поездом поеду бесплатно, – добавил он. – У меня есть на это пропуск. Когда-то давным-давно я был большим боссом… – Тут он запнулся и отправился к стойке за второй порцией.

Усевшись снова и полив бобы кетчупом и чили, он полез левой рукой во внутренний карман и вывалил на стол все его содержимое.

– Вы художник, – сказал он Ратнеру. – А вы, судя по всему, писатель. Можете не отвечать. Я вас обоих сразу вычислил.

Разговаривая с нами, он рылся в бумагах, но по-прежнему сноровисто отправлял куски еды вилкой в рот. Он, по-видимому, выискивал среди бумаг какие-то свои тексты, которые хотел показать.

– Я и сам немного пишу, – продолжал он, – когда мне требуется чуть больше денег. Я ведь каждый раз, когда получаю пособие, пускаюсь во все тяжкие. А когда выхожу из загула, сажусь за стол и пишу какую-нибудь хрень, и ее печатают в… – И он назвал несколько журналов, имеющих солидный тираж. – Так что несколько сот долларов могу получить всегда. Запросто. Это, конечно, не литература. Но кому нужна литература? Черт побери, да где же этот рассказ, который я написал об одном психопате… Хотелось показать: я знаю, о чем пишу… Видите ли…

Он внезапно оборвал речь, подарив нам кривую вымученную улыбку. Наверное, он обозначил ею безнадежность попытки выразиться словами. Очередная порция бобов как раз входила в его рот, когда вилка чисто механически, как из автомата, выпала из его руки и бобы рассыпались на столе, пачкая бумаги и документы. Согнувшись над столом, он вдруг схватил меня за руку и прижал ее к своей голове, двигая назад и вперед.

– Чуешь? – спросил он. – Похоже на стиральную доску, да?

Я как можно быстрее отдернул руку. Неровный череп вызывал инстинктивное отвращение.

– Это лишь первый номер. – С этими словами он закатал рукав и показал нам неровный рубец, тянувшийся от запястья до локтя.