В другом сундуке хранилась одежда иного типа: жилет с рединготом [86] из пу-де-суа [87] зеленого цвета, с золотым шитьем; жилет из серебряной ткани, пу-де-суа, весь украшен золотым шитьем; платье со своей юбкой из зеленого сукна, шитое золотом; наряд из жилета с юбкой из мелированного шелка, отделанный вязаным кружевом и вышивкой золотом; парадное платье и его юбка из тафты цвета ноготков — только оно одно стоило сто двадцать ливров, а в этом сундуке хранилось много других вещей, полный перечень которых был бы слишком длинен. [88]
Однако представление об облике этой великой модницы, придворной красавицы и королевской фаворитки будет не полным, если не упомянуть о ее великолепных украшениях. И действительно, мадам де Помпадур принадлежало не менее трехсот тридцати двух произведений ювелирного искусства — от небольшого перстня с трехцветным ониксом и четырьмя бриллиантами вокруг стоимостью в сто ливров до роскошного украшения из бриллиантов на белой эмали — «великого колье, с цепочкой, маленьким замком и подвеской в нижней части, из пятисот сорока семи бриллиантов столь крупных, что только двадцать шесть средних и мелких, нанизанные на одну связку», достигали стоимости пятидесяти шести тысяч ливров, а все колье стоило четыреста семьдесят девять тысяч четыреста пятьдесят девять франков. [89]
Большое внимание уделялось различным мелким аксессуарам, которые нередко были настоящими шедеврами золотых и серебряных дел мастеров: коробочка для мушек из лака с золотом, выточенный из горного хрусталя флакон, туалетный ножичек с перламутровой ручкой и золотым лезвием, оправленный в золото камень для зубов в шагреневом чехольчике и, наконец, все мелкие вещицы, которые украшают женщину, когда она занимается туалетом, — все это было крайне необходимо мадам де Помпадур, когда она принимала двор, пока ее камеристки наводили ей красоту.
Подобно Помпадур, все фаворитки не жалели сил, чтобы удержать короля. Неизменно служа моде, оставаясь ее полномочными послами и вдохновительницами, королевские султанши не довольствовались лишь достигнутой обольстительностью или желанием привязать к себе сердце короля. Подобно великим художникам, поэтам и ученым, они создавали славу того или иного государя наравне с гениями эпохи. Неизменно оставаться прекрасными и служить воплощением элегантности и истинно французского духа — в этом особым образом выражались их патриотизм и любовь к великому королевству и королю. Так, в гармоническом единении утонченного искусства и искусства сладострастия приближался к концу долгий союз власти и красоты, желания и могущества. И отчасти оно оправдывает ошибки монархов и скандальное возвышение фавориток, потому что в таинственных глубинах христианского общества они стали первичным кирпичиком некой культуры, которая не боялась черпать вдохновение в незаконном рождении и нарушении общепринятых форм, а осуждать ее могут лишь сухие моралисты.
Глава девятая
ИДЕАЛЬНОЕ МИНИСТЕРСТВО
Д'Аржансон — неотесанный мужлан, но хитрая бестия — питал сильную антипатию к любовницам короля и презрительно относился к их стремлению увековечить свое очарование в королевских анналах. «Они надеются, — говаривал он, — обрести славу в блуде, который войдет в историю». [90]Несмотря на сарказм и желчь, изливаемые им на этих женщин — прибежище самых недостойных пороков, — он все же понимал, что существуют и более губительные бедствия, а фаворитки — это не самое большое зло. Не видя в том парадокса, он насмешливо кивал на пример Филиппа V Испанского и инфанта дона Карлоса Неаполитанского: «Вот еще одно доказательство того, что почтение к религии и нравственности приносит мало пользы, это наглядно проявляется в истории: давление законных жен на их царственных супругов приносило государству подчас больше бед, нежели влияние фавориток». [91]Таким образом, он молчаливо признавал, что королевские возлюбленные играли иногда и положительную роль, по крайней мере в стране от них было меньше беспорядков, чем им приписывали. Такое здравое отношение не мешало ему проявлять жестокосердие к официальным фавориткам, в частности-к маркизе де Помпадур, к ней он испытывал такую же неприязнь, как и его брат министр. Д'Аржансон набросал ее тенденциозный портрет, можно сказать, серной кислотой, который я хочу процитировать прежде, чем восстановить истину.
«Король, — писал он, — обрел в госпоже д'Этиоль, каковая вскоре стала называться маркизой де Помпадур, очень подходящую особу для руководства собой. Пленив его проявлениями нежности, она достигла большей власти, чем могло бы дать личное доверие, утешение, посвящение в тайны. Она объездила его с ловкостью, более достойной профессиональной куртизанки, которая становится плотской любовницей, не нуждаясь в душевной связи, что не в обычае у знатных и достойных женщин. Ее мать, знаменитая блудница Пале-Рояля, подготовила и предназначила ее для такого рода деятельности. Она выдала ее замуж за откупщика, однако этот брак не удовлетворил самолюбие девушки. Мать дожила до триумфа дочери и после ее возвышения умерла от сифилиса. Мадам де Помпадур, таким образом, самого низкого происхождения (…). Она ломала комедию, подделывая и имитируя страсть и даже добродетель, когда ей это бывало нужно. Полученное образование усовершенствовало естественные наклонности, что позволило ей достичь непревзойденных высот в избранной роли. Это — грациозное орудие для исполнения самых низменных замыслов. Она чудесно обогатилась и сделалась объектом всеобщей ненависти. Король доверил ей управление государством, и она руководит всем. Она заставляет его видеть достоинства в людях, у которых нет ни репутации, ни даже ее видимости. Эта проворная и требовательная подружка лучше истинно влюбленной влияет на весь ход правления».
Возвращаясь к ее происхождению — с меньшим презрением, но с усмешкой придворного по поводу чрезмерного, с его точки зрения, влияния фаворитки, — он с досадой добавляет:
