Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
На второй год я подал документы в Художественную академию. Но выходцу из простой семьи, не имеющему нужных знакомых или приличных денег, тогда поступить было невозможно. После первой моей попытки я шесть лет не приходил на экзамены. Дома своим говорил, что в этом году буду сдавать, и рисовал у своего друга-учителя в его мастерской, но на экзамен не приходил.
А на седьмой год устроился работать в анимационную студию в Тбилиси и сразу попал в родную среду. Художественный руководитель анимационной студии Грузии Гела Канделаки тогда набирал новую группу художников-аниматоров в Тбилисский театральный институт. Увидев мои работы, он позвал меня в свою группу, и я поступил на кинофакультет Театрального института. Сначала анимация не слишком меня интересовала, но на первом курсе к нам приехал Юрий Норштейн с показом своих работ, я понял, что и анимация может быть большим искусством, если попадет в руки настоящего мастера. Тогда особенно поразила меня его работа «Шинель».
Двадцать подписей
До поступления в Театральный институт я был неверующим. В первый год к поступлению в Художественную академию в нашей группе готовились мальчик Бессарион и девочка Лали. Они были первыми воцерковленными верующими, с которыми я встретился тогда, и мы много спорили с ними о том, существует Бог или не существует. Ну разве такое возможно доказать? И они попросили меня сходить с ними в кафедральный собор Сиони. Я согласился.
Было время молитвы, и народу было очень много. Я неловко чувствовал себя, а когда чувствуешь неловкость, не знаешь, куда руки деть. Ну и я засунул руки в карманы. А Лали тихо дергает за рукав и говорит: «Так нельзя, вынь руки из кармана». Я вынул. Снова неудобно – куда деть руки? И я их на груди скрестил. Опять дергает– нельзя! Ну хорошо, я опустил руки, опять неловко – я сцепил руки за спиной. Лали снова меня одергивает.
– Да как стоять-то можно? – говорю.
– Опустить надо руки! – продемонстрировала она.
Но в это время в церкви все опустились на колени, только я один стою. Лали опять за рукав дергает и шепчет: «Ты тоже становись!» Я послушался, но после этого в церковь долго не заходил.
Когда мы учились на первом курсе в Теа – тральном институте, моим однокурсником был нынешний митрополит Николай (Пачуашвили). Он в школе работал учителем физики, заочно учился с нами. И на втором курсе его зачислили в нашу группу. В это время он первый из нашего курса воцерковился, и строго постясь, начал быстро терять вес, прямо таял на глазах. И мы всерьез обеспокоились, как бы он совсем не исчез!.. Через некоторое время он оставил нашу группу и поступил в Духовную академию. И как раз к этому моменту я почувствовал, что мы друг другу – близкие друзья, мне стало его не хватать.
В то время я был в поисках, как будто чего-то не хватало, душа искала духовной пищи. И ее я находил то в поэме Шота Руставели, то в публицистических письмах Ильи Чавчавадзе, но после какого-то духовного подъема опять наступал спад… Будто бы снова опускался вниз с тем же чувством духовного голода. Потом я впервые почитал Евангелие, мне его одолжила однокурсница (тогда Евангелие нелегко было достать, оно не продавалось и не у многих было в семьях). И это тоже стало переломным моментом.
В 1986 году я поступил в институт и до начала учебного года поехал в свой город Цаленджиха. Там один молодой человек, приехавший из Тбилиси, собирал подписи, чтобы наш древний храм стал действующим, это государство тогда как будто допускало. Но чтобы помешать открытию церкви, в Цаленджихском соборе правительство открыло «Летний университет», где читались лекции про атеизм.
Нужно было собрать не менее двадцати подписей, а подписался только один человек, родственник этого парня. И как-то так вышло, что бумага для подписей перешла в мои руки. С группой молодых людей мы обсуждали этот вопрос во дворе церкви – как лучше справиться?.. Они говорили, что надо тайком искать таких верующих, чтобы они подписали, и когда их власть будет допрашивать, чтобы они на своем стояли; а я говорил, что если мы хотим открытия церкви, давайте сами подпишемся. Хотели отобрать бумагу, но оставили, и чувствовалось напряжение в ожидании, что будет дальше.
С раннего утра стал я ходить и ездить по селам нашего района, навещал тех, про которых говорили, что верующие. Они все одобряли открытие церкви, но когда дело доходило до подписи, все воздерживались, опасались навлечь на себя неприятности. Поздним вечером, уставший и рассерженный, я вернулся домой, и тут домашние мне говорят, что Антиса – наша пожилая соседка, которая со сломанной ногой лежала в постели, – сказала, что если я прошение об открытии церкви отправлю без ее подписи, она очень обидится. Другие отказывались, а она обижается!..
Я, конечно, сразу к ней. Она с благоговением подписала бумагу и потом рассказала про свое детство, как она помнила священников, и каким примером были они для народа. Помню такую трогательную деталь из ее рассказа: они, маленькие девочки, присматривались, как священник едет по сельской дороге и как подходит к воде, как он поднимает платье и перешагивает через воду, и девочки старались подражать ему, так же поднимали платье и перешагивали через воду. И ее подпись словно благословением стала! После встречи с Антисой через полчаса у меня было собрано больше двадцати подписей, несколько позже – больше тридцати. На второй день знакомые сказали, что за мною, когда я ходил за подписями, следила машина. А я никакой слежки не замечал.
Эти подписи надо было послать на несколько адресов. Тогда без разрешения Москвы ничего не происходило, поэтому один экземпляр – в ЦК Компартии СССР, другой – в ЦК Компартии Грузии, третий – в Отдел по делам религии в Тбилиси и четвертый – в местный Цаленджихский райком. Я первые четыре письма отправил по почте, и тут вызвали меня в райком. Там двое сотрудников стали расспрашивать о подробностях дела, причем первый, пожилой, был настроен доброжелательно (он как будто чувствовал перемены, которые происходили в стране), а второй, почти мой ровесник, все пытался доказать, что я эти подписи с людей обманом и насилием получил…
Ну а пятый экземпляр нужно было послать Патриарху. Мой однокурсник, нынешний владыка Николай сказал:
– Зачем почтой? Сегодня день святой царицы Тамары, Патриарх будет служить в Дидубе, передадим через алтарников.
Приехали на службу. Передали прошение в алтарь, а оттуда говорят, что Патриарх благословил меня к нему подойти. Я еще не был крещеным и даже представить себе не мог, как разговаривать с Патриархом. Быстро-быстро научили меня, как встречаться с Патриархом, как брать у него благословение.
Завели меня в алтарь, а там множество священников, диаконов, прислуживающих, и сам Патриарх сидит. Я совершенно растерялся и пошел прямо на него, а мне грозно так говорят: «Встань на колени, благословение возьми!» От этого я еще больше растерялся и прямо пал перед Патриархом на колени, как подкошенный, а Патриарх по-отечески ласково обнял, поднял меня и стал расспрашивать обо всех подробностях. И, помню, на меня снизошла такая неописуемая радость, словно крылья появились, так что из алтаря я не выходил, а буквально вылетал… Ну а после я подготовился и принял крещение.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
