Глава двадцать вторая. Пленник
Несмотря на усталость, ни Ван-Горн, ни Корнелиус не могли сомкнуть глаз. Их беспокойство, вместо того чтобы улечься, побежденное усталостью, все возрастало: они боялись, что капитан, Ханс и Лю-Ханг, отправившись на поиски, только отдаляются от них.
Всю ночь они беспокойно ворочались на своем неудобном ложе. Каждую минуту то один, то другой настораживался, задерживая дыхание, как будто ловя какие-то далекие звуки: крики, выстрелы. Иногда они поднимались и всматривались в темноту, словно вот-вот появятся из-за деревьев их спутники.
Но час проходил за часом, и ничто не нарушало покоя лесной чащи.
Под утро, совершенно разбитые и усталые, они было совсем заснули. Но вдруг издалека донеслись какие-то крики. В одно мгновение и Ван-Горн и Корнелиус были на ногах.
— Ван-Горн, ты слышал? — спросил Корнелиус дрожащим голосом.
— Да, — ответил Ван-Горн, взволнованный не меньше Корнелиуса.
— Не крик ли это капитана?
— Как знать; но я начинаю надеяться скоро встретиться с ним.
— Бежим, Горн, не то они снова удалятся от нас.
— Побежишь тут, в этой тьме кромешной…
— А не выстрелить ли еще раз?
— Не надо. Может быть, это крики папуасов.
Они быстро пошли, почти побежали в ту сторону, откуда раздался крик. Но деревья то и дело задерживали их шаги, вызывая проклятия старого штурмана.
Снова послышался крик; во второй раз — еще явственнее первого. Можно было подумать, что кричавшие люди приближались.
Волнение Ван-Горна и Корнелиуса достигло крайних пределов. Не в силах сдержать его, они теперь бежали. Но лес становился гуще, и они все чаще налетали на деревья, падали, поднимались и снова бежали.
Они пробежали так, верно, больше километра. Впереди мелькнул между деревьями просвет; он все увеличивался, открывая вдали поляну.
Крики теперь смолкли.
Корнелиус снова хотел разрядить в воздух свое ружье, чтобы подать знак товарищам, но Ван-Горн удержал его.
— Не стреляй. Я вижу впереди огонь.
Тут и Корнелиус увидел между поредевшими деревьями метров в пятистах впереди огни костра.
— Они расположились там лагерем!.. — радостно воскликнул Корнелиус.
Но Ван-Горн охладил его пыл.
— Ты уверен в том, что это они, а не папуасы? — сказал он. — Будем осторожны: сперва узнаем, кто там, а потом подадим знак.
— Не оставаться же нам здесь…
— Не оставаться на месте, но и не подходить близко. Нужно издали рассмотреть, что там за люди.
— Хорошо, — нехотя согласился Корнелиус, сдерживая свое неудовольствие излишней, по его мнению, осторожностью Ван-Горна.
Огонь разгорался, освещая кругом стволы могучих деревьев.
Ван-Горн и Корнелиус, держа ружья наготове, направились к костру. Они шли тихо, все время скрываясь за деревьями и зарослями.
Только в шестидесяти шагах от костра они смогли наконец рассмотреть сидевших вокруг него людей. Жест удивления и разочарования невольно вырвался одновременно у них обоих.
Перед ними, вокруг костра, сидело двенадцать папуасов.
Они оживленно о чем-то говорили. Тринадцатый папуас, очевидно пленник, лежал, связанный лианами, на земле; он тщетно пытался разорвать свои путы.
Все двенадцать сидевших у костра папуасов были коренасты, мускулисты, с бронзовым цветом лица; грудь у них была очень широка, лица угловаты, как у малайцев, волосы короткие и вьющиеся. Они были совершенно голыми. Единственным их украшением была рыбья кость, продетая через хрящ носа.
Вооружение их состояло из палиц и копий.
Тот же, который лежал связанный на земле, принадлежал, по-видимому, к другому племени. Его тело имело более вытянутые формы, кожа была черна, как у африканцев, лицо овальное, а черты лица правильные. Длинные пышные волосы были подняты над лбом бамбуковым гребнем. Шея его была украшена браслетами, ожерельями из зубов зверей и ракушек. На груди у него была широкая лиственная повязка, а на бедрах висел короткий передник из красной материи.
— Что это за люди? — шепотом спросил Корнелиус.
— Те, что сидят у огня, — так же тихо ответил ему Ван-Горн, — альфуры или арфаки — племя, живущее внутри острова; а пленник, по-моему, должен принадлежать к одному из племен с побережья.
— Что они собираются с ним сделать?
— Убить, я думаю. Они сейчас, должно быть, обсуждают, оставить ли его заложником или убить.
— Спасем этого несчастного!
— Хорошо. Тем более, что пленник принадлежит к одному из тех наименее диких племен побережья, которые поддерживают торговлю с европейцами. Возможно, что и этот, если нам удастся его спасти, поможет нам если не найти капитана, то во всяком случае добраться до берегов Дорга. Но ты не торопись: узнаем сперва, что они собираются с ним сделать.
Им недолго пришлось ожидать. Очень скоро к костру подошел еще один дикарь, ростом несколько выше других, также совершенно голый, но украшенный ожерельями и металлическими кольцами в ушах; пучок ярких перьев в густых волосах венчал его голову.
— Вождь… — шепнул Корнелиусу Ван-Горн.
Пришедший подошел к пленнику. При его приближении тот содрогнулся от ужаса. Очевидно, начался допрос. Закончив его, вождь сделал знак сидевшим у огня папуасам; они тотчас же поднялись и принялись сносить и укладывать полукругом груды хвороста и колючих веток, приготовленных, очевидно, заранее.
После этого они грубо схватили пленника, подняли, еще крепче скрутили его руки, но развязали ноги.
— Они сожгут его! — ужаснулся Корнелиус.
— Не думаю.
— Разве ты не видишь, что они разжигают хворост.
— Вижу. Но я думаю, что его собираются пытать. Будь готов и стреляй, как только я подам тебе знак.
Дикари волокли теперь своего пленника к дереву, у подножия которого была разложена груда хвороста. Папуасы зажгли хворост.
Несчастный пленник испускал нечеловеческие крики; с бешенством, удваивавшим его силы, он пытался разорвать лианы, которыми были связаны его руки. Он бросал отчаянные взгляды на полукруг Огня, к которому его вели папуасы. Но он только бился в крепких руках своих мучителей, не имея никакой возможности вырваться и бежать.
Дикари привязали охапку хвороста к спине пленника и зажгли ее. Так они подвели его к дереву, у подножия которого пылал костер. Они толкали его вперед, заставляя перешагнуть через огонь и подойти к дереву.
Пленника привязали спиной к дереву. Хворост разгорался; языки пламени взвивались, каждую минуту угрожая сжечь несчастного.
— Негодяи! — прохрипел Ван-Горн. — Огонь, Корнелиус!
