– Наверное, да.
– Может, поиграем с фрицем? Попробуем побродить, допустим, с приставшим детдомовцем в тылу немцев?
Нет, это был не сон. Вся жизнь, вся судьба словно готовили Ивана Павловича к этому моменту, когда ему станут доверять безоглядно. И кто? Те, кто забирал и охранял…
Ответить что-либо не успел, да капитану спешность, скорее всего, и не требовалась. Идея с беспризорником родилась спонтанно, вспомнил одного шустряка, подобранного им на Волховском фронте и отправленного учиться в Свердловск. Для такого дела можно и отозвать. Хотя спонтанность тут тоже условная: утром во время связи с Центром руководитель операции сообщил, что под Курском сдался армейским часовым парень, утверждающий, что заброшен в тыл немцами для диверсий. И что сбрасывали на парашютах с напарником. Наверняка этот второй – Антон, сидящий под арестом у Врагова. Тогда все сходится, и наживка на белогвардейского разведчика может быть двойная…
Все же интересная у него воинская специальность – думать за врага! А Антона он заберет с собой, хватит ему штаны протирать по карцерам. Тем более наверняка это его вместе с Васильком ведет к дороге Гаврила. Скосил глаза на Врагова. Тот подтвердил: пусть посмотрят, поучаствуют. Наверняка память на всю жизнь останется. Кивнул Гавриле, чтобы вплотную не подводил, раз начальство из Москвы, но Бубенец сам подозвал мальчишек. Авось и вправду придется поработать с ними, надо привыкать друг к другу.
Васильку, как однополчанину в военной форме, которому вернули ради праздника ремень, протянул для приветствия руку. Антона просто похлопал по плечу: извини, но тебе это надо еще заслужить. Тот оказался доволен и этой малостью, а более всего радовался большому скоплению народа, среди которого вновь почувствовал себя равным и нужным. Наблюдавшему за братанием Врагову капитан улыбнулся: вот и познакомились с пацанами, а ты их прятал…
На шпалах показалась и спешившая на стык дороги и формировочной горки Полина. За ней, не успевая за здоровыми, быстрыми ногами врача, но и не желая отставать, ковыляла Нина. Подумалось, что они тоже захотели не пропустить общего праздника, но у них оказались свои известия, может, по значимости даже более важные, чем завершение стройки.
– Ура! – закричала издали врач, увидев сразу столько благодарных слушателей для своей новости. – Ура всем! Победа! Мы разбили немца на Курской дуге!!!
Одной ей и впрямь было не пережить радость, она бежала с ней к людям, и оказавшаяся на пути бригада Натальи закричала, запрыгала, начала обниматься:
– Ура!!!
– Флаг! Надо флаг поднять! – затормошила всех Груня.
Собравшиеся оглянулись. Вдали виднелась среди листвы растяжка-лозунг про ударный фронтовой труд, но полотно настолько выцвело, слилось с белыми буквами, что никак не походило на флаг. Зацепились взглядом и за маленький красный треугольничек на самодельном штыре, прикрепленный к дрезине, скорее всего, по технике безопасности. Василек бросился к тележке раскручивать проволоку, но новость требовала больших масштабов, большей мощи, и вдруг оказалось, что в центре стоит, сама как флаг, в красном платье бригадир. Догадываясь о том, что может произойти в следующую минуту, она выставила в свою защиту руки, но Стеша выкрикнула общую идею:
– Девки, даешь бригадира на флаг!
И как только что окружали, переодевая Наталью, так вновь стали стеной от мужчин, но уже раздевая именинницу. Выхватив добычу, первой взбежала на насыпь Груня, заплясала, замахала платьем под новое громкое «ура».
– Воистину хоть кавалера на танец приглашай, – глянула Стеша на старшину.
– Кавалеристка ты наша, – то ли вздохнула, то ли улыбнулась порыву молодухи баба Ляля, но Стеша уже пошла зазывно на Лешу: на радостях все можно, так что принимай, парень, какие мы есть!
Леша улыбнулся морячке, но достал, как оберег, из нагрудного кармана треугольники.
– Это письма на бригаду. Они оказались в сумке вашего… прежнего бригадира.
– А куда это наша Валентина Иванович так быстро исчезла? – раз уж не получилось приголубиться к новенькому молодому и красивому военному, так попробовала хоть выяснить причину неожиданного исчезновения Прохоровой Стеша.
– Перевели на другой объект.
– Ну и ладно, мы сами с усами и с привычной Натальей, – не расстроилась Стеша, кивнув на стыдливо облачающуюся на корточках в блеклое после обновки старенькое платье бригадиршу. – Надеюсь, в следующий раз и вы мне напишете…
– Посмотрим, – не дал, но и не обрубил надежду старшина. Объяснил свою сдержанность: – Там похоронка. Я просто не знаю, кому и как ее отдать.
Стеша впилась взглядом в конверты, мгновенно нашла страшный. Судорожно вскрыла. Увидев фамилию, уронила остальные письма на землю, а по мере чтения похоронки начала тоже медленно оседать. Каким-то образом почуяв беду, к ней, заранее несогласно качая головой, подалась Варя. Стеша протянула к ней руки, и та, все поняв, упала рядом, тонко завыв.
Дальний гудок паровоза перекрыл плач, Леша закрыл женщин собой, благо внимание бригады переключилось на показавшихся Михалыча и Зорю. Железнодорожник, дымивший своей самокруткой не хуже паровоза, первым делом увидел длинную ручку своего потерянного молотка, поспешил к нему, ударил привычно по рельсу. Посмотрел на часы, начал спускаться вниз, помогая державшей в руках бумажный самолетик Зоре.
– Через пять минут по графику будет здесь, – сообщил для всех Михалыч военную тайну.
Он мог позволить показать свою значимость хотя бы в этом малом – обозначении времени, которое уже никому не удастся ни остановить, ни передвинуть. О другом – маневрах со старым, пригнанным из каких-то тупиков и запасников паровозом, который приказали оставить посреди путей и едва ли не на его глазах взорвали, – под страхом смерти приказали молчать. А лучше – вообще забыть. Не мальчик, понимает и молчит. Радостный, что доверили что-то важное, раз секретное. Зато просчитать время подхода поезда никто лучше его не сможет…
Врагов обнял старого осмотрщика за плечи, встряхнул в порыве:
– А ведь построили дорогу, а, Михалыч! Хоть и на крови, но проложили свой путь к победе.
– На крови такое построить нельзя, товарищ майор, – не согласился тот. – Только на любви. Мужиков – к Родине, женщин – к мужьям на фронте…
– Тут как у Тютчева, – поддержал подошедший Леша, оставив ушедших в лес от общей радости женщин. И продекламировал:
«… Единство, – вещал оракул наших дней, – Быть может спаяно железом лишь и кровью»… А мы попробуем спаять его любовью, А там увидим, что прочней…
– А… Тютчев этот, он с какого фронта? – полюбопытствовал Соболь.
– С того же, откуда их Гёте, Шиллер, – замысловато пояснил старшина.
– А-а, – довольный ответом, протянул Соболь, на самом деле так ничего и не поняв.
Врагов и Михалыч одновременно посмотрели на часы. Железнодорожник в волнении выдернул из-за пояса желтый скрученный флажок, поднял его. Закон на железной дороге один: оказался рядом с железнодорожным полотном в форме, дай ожидающему от тебя машинисту знак. Красный открытый – значит, опасность, тормози и стой. Желтый скрученный – счастливого пути, он свободен. Пусть теперь всегда будет только этот цвет. До самой Победы!
