Мы никогда раньше не расставались так надолго. Чем Майя сейчас занимается, как проживает все эти дни? Я послал ей несколько сообщений на мобильный. Написал, что последние недели живу у родителей в их доме. Она ответила спустя пару дней. Слова были довольно нежными, но все равно чувствовалась отстраненность. Написала, что думает обо мне. Что я так много для нее значил все это время. Что у нас тяжелый период. Написала, что боль парализует ее, иногда она совсем больше не хочет жить, но, возможно, что-то случится, что вернет любовь к жизни. Я прочел ее сообщение дважды, прежде чем стереть.
Допив кофе, я иду в дом и поднимаюсь в кабинет отца. Продолжаю работу с того места, где остановился накануне. Я положил четверть нового пола. Это непросто и не быстро, но я поднаторел, кладу доски нужным образом и вжимаю их в металлические фиксаторы. Иногда они ложатся неровно, выгибаются или скрипят, когда я на них наступаю. Тогда их снова нужно вынимать и выравнивать основание при помощи деревянных клиньев.
Окна я держу открытыми. Бабочка впархивает в кабинет и садится на штабель еще не уложенных досок. Поднимает и опускает желто-белые крылья. Я заколачиваю очередную доску в скобу фиксатора. Мне нужна следующая доска из штабеля, но я не осмеливаюсь потревожить бабочку. Пытаюсь тихонько вытащить доску из общей кучи, осторожно приподнимаю ее, но бабочка вспархивает и начинает описывать круги под потолком, то взлетая выше, то снижаясь. Она подлетает к окну и садится на раму. Взмахивает три раза крыльями и снова взлетает, летит над палисадником, над самым высоким из кустов и исчезает из вида. Я еще долго стою и смотрю в ту точку между кустами и небом, где исчезла бабочка.
41
Поздним летом, в один из дней, уже ближе к вечеру от нее приходит еще одна эсэмэска. День выдался на редкость жаркий, один из самых жарких в году, с меня льет пот, я разделся до шорт. Стою в кабинете отца и подрезаю доски. Из-за рева пилы я не слышу, как на телефон приходит сообщение. Я уже почти закончил укладку нового пола. Доски лежат ровными рядами, зажатые в своих скобах, и кабинет пахнет свежим деревом. Остается только вмонтировать в стены стяжки. Поэтому я подрезаю крайние доски, чтобы они подходили по длине с точностью до миллиметра. Сначала я неправильно все рассчитал, зазор между досками был слишком большим, и между крайними досками и стеной оставалось пространство. Отец показал мне, как сделать правильные замеры, как не оставлять зазора, как добиться того, чтобы доски в точности соответствовали неровностям порогов и батарей отопления.
Нужно большое внимание и терпение, чтобы подрезать их пилой в нужных местах, и иногда требуется убрать такую малость, что приходится делать это наждачной бумагой, пока доска не ляжет, идеально пригнанная к обшивке стены.
Это однообразная и монотонная работа, но мне нравится смотреть, как полотно пилы погружается между досками, как горка мелких опилок растет по обе стороны, превращаясь в мерцающую пыль, когда я на нее дую.
Я устраиваю себе перерыв и тут замечаю сообщение от Майи. Она хочет встретиться. Прошло уже много недель, пишет она, столько всего случилось за это время, нужно встретиться и поговорить. Пишет, что есть вещи, которые она хотела бы со мной обсудить. Я тут же пишу ответ. Пишу, что я тоже очень хочу встретиться, пусть она скажет, где и когда. Беру бутылку с водой и встаю у открытого окна.
Внизу в палисаднике я вижу отца. Он разжигает огонь в широком железном чане. Я слышу, как горят ветки, как громко щелкают, трескаясь, их узловые наросты. Разноцветные языки пламени поднимаются сквозь дым всякий раз, как отец подкидывает в костер новые ветки.
Очень быстро приходит ответ от Майи. Она рада, что у меня есть желание встретиться. Предлагает увидеться уже на следующей неделе, хочет, чтобы мы встретились у могилки. Напротив кладбища есть кафе. Мы можем сходить на могилу, а потом посидеть там.
Я отвечаю, что буду на месте в условленное время.
На экран телефона садится древесная пыль.
42
Открытый вдаль и вширь пейзаж, залитый светом. Я иду по траве, поднимаясь на холмы и снова спускаясь в долину, раскинувшуюся до далекого леса на севере. Не представляю себе, как долго я уже иду. Тут такие места, что не заблудишься, несмотря на бескрайнее пространство, потому что можно ориентироваться на лес и море, которые всегда рядом.
Я иду, не останавливаясь, пока не достигаю первых деревьев, и продолжаю углубляться под лиственный свод. В лесу ориентироваться труднее, но сейчас мне это не важно. Я иду, это моя единственная потребность – продолжать идти, и какая разница, заблужусь я или нет.
В какой-то момент я выхожу на опушку. Я разгорячился от ходьбы и присаживаюсь немного отдохнуть. Трава здесь высокая. На другом конце опушки лежат несколько деревьев, их, наверное, повалило во время последнего урагана осенью. Я смотрю на них и думаю, почему повалило именно эти деревья. Они большие, превосходят в размере многие другие деревья, которые ураган пощадил.
Потом на меня накатывают слезы. Не знаю почему. Просто так, без причины. Это длится недолго, я быстро успокаиваюсь.
Лежу на спине, земля прохладная и сырая. Небо обнажено. Синее. Ни облачка. Время течет. Я лежу под небом, без единой мысли, я часть этой синевы, земли и травы подо мной.
Какое-то время спустя я поднимаюсь на ноги, у меня кружится голова, и я чувствую в ней легкость. Миновав опушку и входя опять в лес, под кроны деревьев, я вдруг ощущаю внутри прилив нежданного счастья.
43
Первые опавшие листья, они лежат на дорожках и могилах, красные, зеленые, еще не тронутые увяданием. Бормотание города долетает из-за стен кладбища, далекое, едва различимое. Это мне больше всего нравится в Гарнизонном кладбище за американским посольством. Оно находится между двумя шумными улицами, но, сделав несколько шагов вглубь кладбища, ты оказываешься словно в другом мире. Подошвы ботинок по гравию, птицы.
Я иду быстрым шагом, на шоссе была пробка, и я опаздываю, мы договорились встретиться раньше. Годы жизни на надгробных камнях, имена, последние слова переживших утрату близких. Монументальные надгробия генералов, погибших в битве при Дюббёле, памятник рядом с могилой неизвестного солдата, садовник, присевший на корточки рядом с одной из могил, и цветы, оставленные вдовами в вазах, свежие могилы, сплошь покрытые венками.
Она стоит возле магнолии. С той уже осыпались белые лепестки. Пряди волос ниспадают на спину черными, как ночь, волнами. На ней короткая желтая кожаная куртка, которую я раньше не видел, прямые джинсы, от живота не осталось и следа. И правда, так много недель уже прошло.
Она никак не реагирует, когда я подхожу. Она слышит мои шаги по гравию, вижу это по ее манере задирать подбородок, но она поворачивается ко мне, только когда я подхожу совсем близко. Улыбается, склоняет голову набок. На ней маленькая черная шляпка с траурной вуалью. Она не бросается в глаза, выглядит как сетка с крупными ячейками, закрывающая верхнюю часть лица. Думаю, что никогда раньше не видел ни одной женщины с траурной вуалью, но меня совсем не удивляет, что именно Майя идет в специальный магазин и выбирает такую шляпку.
