Д о н П е д р о (Акт I): Увы! Вы молоды еще, и знать вам не дано, Что государь,
творящий благо, плодит всегда одно: Неблагодарность… Альфонс, плохой монарх, как и плохой отец, (я говорю от всей души и без притворства) Альфонс, бастарду дав права, какие только можно, Его и сына превратил навек в врагов неосторожно… Э л е о н о р а (тот же акт), графу Трастамарскому, который боится, что его убьют:
На это Педро неспособен; Не надо усердствовать вам так, чтоб оскорблять его… Я трепещу, но знаю:
душа его добра и справедлива. Эльвира же чувствительна, как и властолюбива. Любовницы, быть может, погубили это сердце, Чья глубина была чиста… Э л е о н о р а (Акт II) графу Трастамарскому, который намекает на убийство королевы Бланки: Как! Бесконечно вы стремитесь оклеветать его!… Э л е о н о р а (Акт III): Вас ненавидят все, а должно чтить отца… …Но если вы восстановите удел высокий милосердья И в справедливой каре проявите такое же усердье, Сенат узнает вас, и будет чтить, да и любить в вас господина. М е н д о с (тот же акт): Свирепы вы, но
искренни и нежны… …Врагов же ваших роковые козни
прельстительною ложью по стране родили розни… Д о н П е д р о (Акт III), только что простил графа Трастамарского: …Нет, тем жестоким Педро я не буду Чья слава, кажется, навек омрачена… Д о н П е д р о (Акт IV): Мой друг, я вовсе не хочу подобной мести… Французом побежден, могу остаться я как рыцарь не задетым, Ведь я король, но честь я свято берегу при этом. Политику от всей души я презираю как искусство, Но справедливо оценить во мне и искренность, и чувство…
Для того, кто читал биографию короля Педро, пусть даже написанную расположенным к нему человеком, подобная ложь просто смешна.
Но почему Вольтер до такой степени искажает и приукрашивает портрет своего героя? Что это — непонятная неинформированность? Или он сознательно искажал историю ради заранее продуманного плана? В пьесе есть любопытная деталь, которая поможет нам отвергнуть первое предположение, а дальнейшие цитаты подтвердят второе. Единственный вымышленный персонаж трагедии доказывает, на наш взгляд, что Вольтер, верный своей привычке, очень хорошо изучил предмет и восхвалял короля Педро, лишь преследуя определенные цели.
И действительно, есть основания думать, что донна Элеонора, «принцесса крови», которую он делает героиней пьесы, отдает Педро в невесты и заставляет графа Трастамарского ухаживать за ней, необходима в пьесе лишь для того, чтобы украсить сценарий любовной интригой, обычной для любого театрального произведения. Однако оказывается, что романтическая роль Элеоноры во многом соответствует исторической действительности.
Изабелла де ла Серда, которую Вольтер предпочитает называть Элеонорой, была внучкой знаменитого Альфонса Обездоленного, трон которого в 1284 году узурпировал Санчо Храбрый. Во время правления Педро Жестокого она могла считаться законной наследницей кастильского трона. Совершенно точно, что в 1366 году Педро встречался с ней для того, чтобы выстроить отношения с партией де ла Седры и одновременно ухаживал за ней как за обычной женщиной. Верно также то, что граф Трастамарский не мог жениться на ней сам и по приведенным выше причинам в 1357 году выдает ее замуж за вассала своих двоюродных братьев, вдовой которого она стала в том же году.
В интересующую нас эпоху красивая и добродетельная Изабелла (она же Элеонора) удалилась в монастырь Севильи и, возможно, недостаточно решительно сопротивлялась ухаживаниям Педро Жестокого. Энрике, став королем и все еще желая удержать ее в своей власти, вновь выдаст ее замуж за своего союзника Гастона Фебуса Беарнского, графа де Фуа, при дворе которого она умрет в 1385 году.
Разве для того, чтобы так правдиво изобразить историческую действительность, не нужно было тщательно изучить все материалы? И нельзя ли сделать из этого вывод, что он сознательно сильно исказил ее историю, чтобы лучше обрисовать образ короля — борца за справедливость?
Мотив, постоянно сквозящий в диалогах «Дона Педро», все проясняет. Завезенная из Испании легенда о справедливом короле попала в русло полемики, которую Вольтер вел в то время против привилегий, особенно против привилегий духовенства, что превратилось у него в навязчивую идею. Приведем несколько цитат:
Г р а ф Т р а с та м а р с к и й (Акт I) делится своими планами с Мендосом: Не спрашивай меня, насколько это справедливо: У ненависти угрызений нет… Я в Рим гоню его, в тот старый трибунал, Что в заблуждении, быть может, роковом, всесильным стал, Над столькими монархами Европы простер он власть свою. Там будет обвинен он, и я тебе здесь говорю, Что ты увидишь, как Европа вся, поверив мне, Тот приговор исполнить будет счастлива вполне… М е н д о с (Акт II): …Обмануть Европу целую, и небеса вооружить, И идола заставить произнеси, нелепость ложную… Ах! Нет суда людского без жестокого коварства. Все это призраки пустых капризов царства… Д о н П е д р о (Акт II), которому сообщают о его низложении: Могу ль я уважать все это ветхое собранье — Неведомых мне ложных привилегий зданье, Всю эту пищу вечную волнений и раздоров? Законом смеют звать все это море вздоров Удельные князья с надменностию дерзкой, Высокомерьем полные, под кровлею убогой деревенской. Все эти новые дворяне, безначальственный Сенат, Что в своеволии открытом виноват… Д о н П е д р о (Акт IV) дю Геклену: …Что к Римскому суду они осмелились воззвать и воин Франции унизился, чтоб это рассказать. Забыли разве, сударь, вы, что видели там сами? Вы хвалите мне Рим и власть его пред нами, Народы подчинять…. А Г е к л е н отвечает: Но говорят, во все былые времена мой двор умел понять, Как следует права правителя и церкви друг от друга отделять…
Видимо, именно здесь следует искать мотивы, побудившие Вольтера согласиться с вымыслом, подходящим для выражения его идей. В результате Педро Жестокий попал в один ряд с де Калас или де Ла Баром в бесконечных обличительных речах, разоблачающих богачей и церковников, в которых преступления осуждались только в одностороннем порядке.
