В ослепительно-голубом небе светило солнце. Назад, сколько хватало глаз, до самого горизонта тянулись кроны деревьев. Чуть правее лес кончался и начинались клубничные поля. А за ними в холмах грудились сельские домики — отсюда они были похожи на белые грибы, высыпавшие на опушке как попало.
Прямо перед глазами начиналось озеро. Оно сверкало на том самом месте, где еще недавно расстилалась бесконечная каменная пустошь — как гигантская каменная тарелка, в самом центре которой на черной скале возвышался замок. Сейчас вся эта скала оказалась скрыта под водой, и замок стоял словно на острове в центре озера. Ажурный каменный мост тянулся высоко над водой, соединяя замок с берегом — даже удивительно, как он уцелел в такой буре.
Однако, замок больше не был черным. Вода, омыв стены и башни, отбелила камень до первозданной чистоты. На высоких шпилях, один за другим, поднимались разноцветные флаги, по зубцам бастионов ползали едва различимые фигурки селян — они сбрасывали последний мусор и наводили порядок.
— Смотри! — воскликнул Гоша. — Это ребята Ниходима!
Чудесным образом наводнение пощадило войска повстанцев. Буйство стихий они переждали в самой высокой башне, которую им удалось захватить перед тем, как Борька совершил последний в своей жизни подвиг. Под натиском восставших крысы горохом сыпались из окон башни в бурные воды.
— Смелее! — кричал Ниходим, размахивая граблями. — Устроим генеральную уборочку!
И крестьяне храбро бросались на отчаянно защищавшихся оборотней.
Когда наводнение схлынуло, в башне не осталось ни одной крысы.
— Нет, вон еще одна! — закричала Никлуша, указывая скалкой на крышу. Цепляясь за водосточную трубу, там висела дрожащая фигура в генеральском мундире.
— Да ведь это же Прорух! — изумленно воскликнул Ниходим. — Как это ему удалось выплыть?
— Такое не тонет, — со знанием дела пояснил дед Лихоня.
— А ну, ребята, за мной! — Ниходим бросился вверх по лестнице. — Живьем возьмем генерала!
Высунувшись в чердачное окно, селяне некоторое время с удовольствием любовались Прорухом, болтающимся на краю крыши.
Наконец, Ниходим бросил ему веревку.
— Ну, залезай, что ли, генерал.
— Не полезу, — сварливо буркнул Прорух. — Убьете.
— Что ж, так и будешь висеть между небом и землей?
— Так и буду! — упрямо заявил Прорух. — Я всю жизнь между небом и землей. Мне не привыкать.
— Мда, — задумчиво протянул Ниходим. — Украшение из тебя, прямо скажем, неважное! Ладно уж, лезь. Не убьем.
— Так я вам и поверил! — Прорух с тоской посмотрел на камни мостовой далеко внизу.
— Ты кому это не веришь, крыса?! — возмутился дед Лихоня. — Мы что тебе — Император? Наше слово крестьянское, крепче сухаря! Лезь, кому говорят!
Прорух тяжело вздохнул и нехотя пополз по крыше, цепляясь за веревку.
— Ну, вот, наобещали, — проворчала Никлуша. — Пихнули бы граблями, и дело с концом. Чего теперь с ним делать-то?
— А мы из него зоопарк устроим! — заявил Ниходим. — Должен же в нашем культурном государстве быть как-то представлен животный мир! Тащи, братцы, клетку!
— А кормить будете? — остановился на полдороге генерал.
— Чего ж с тобой делать, — вздохнула Никлуша. — Не голодом же морить. Экспонат все-таки…
Когда за Прорухом закрылась дверца клетки, он повесил промокший мундир на крючок и, превратившись в крысу, забегал из угла в угол, чтобы согреться. Глазки его сверкали недобрым рубиновым огнем, острые зубы клацали под реденькими усиками, но это уже никого не пугало.
— Хорош экспонат, — одобрил Ниходим. — Типичный хищник доисторического периода! — он с удовлетворением потер руки. — А теперь, ребята, айда на шпиль — новый флаг вешать!
Гоша с замиранием сердца увидел, как на самой высокой башне замка развернулся и затрепетал на ветру огромный флаг, на котором был вышит знакомый герб, напоминавший букву «Щ». Гоша сразу понял, что это значит — как у любого потомка королевского рода, у него имелся свой личный герб, и на флаге был изображен именно он!
— Они признали меня королем! — воскликнул Гоша.
Ответом ему было горестное всхлипывание. Гоша обернулся. Маша стояла, прислонившись спиной к могучему древесному стволу, и дрожала, закрыв лицо ладонями — дрожала то ли от ветерка, который на этой высоте пронизывал мокрую одежду насквозь, то ли от горечи. И Гоша понял, что она снова плачет.
— А они… — выдавила Маша сквозь рыдания. — Они… Они погибли. Борька погиб… и… — Она судорожно вздохнула и снова затряслась в рыданиях. — Ми… Миша…
— Не плачь. Ну, я прошу тебя! — Гоша подошел к ней, обняв за плечи.
— А Кракатук утонул… — снова всхлипнула Маша. — Утонул! Он бы смог вернуть их двоих!
Гоша печально покачал головой.
— Только кого-то одного… Ведь Кракатук может исполнить только одно желание.
— Как я вернусь домой? — снова всхлипнула Маша.
— Прости… — огорчился Гоша. — Похоже, никак. Тоннель между мирами пропускает только крыс. Он не откроется без волшебства. А волшебства у нас нету, потому что нет Кракатука. Но ты не горюй, я обязательно что-нибудь придумаю! Наверно.
— Как я вернусь домой? — снова всхлипнула Маша. — Как? — повторяла она, совсем его не слушая. — Как я вернусь домой — без них! Без Борьки? Без Михея? Как? Это же были мои самые близкие, мои самые верные друзья!
— И мои, — искренне вздохнул Гоша. — Но… В твоем мире это просто игрушки. Разве ты никогда не теряла игрушек?
Маша вдруг оторвала ладони от лица и возмущено глянула на Гошу красными заплаканными глазами.
— Не смей так говорить! — крикнула она и топнула ногой так сильно, что с ветки посыпались вниз кусочки коры. — Это были мои самые близкие друзья!
— Прости, — Гоша вздохнул и отстранился. — Что со Щелкунчика возьмешь…
— Ты не Щелкунчик! — возразила Маша.
— Здесь, в Сказочной стране я не Щелкунчик, — тихо ответил Гоша. — А в твоем мире я просто уродливый механизм. А Борька и Михей… я им завидую. Они действительно были твои самые близкие друзья. Не то, что я…
Он никак не ожидал, что Маша вдруг нежно возьмет его за руку и заглянет в лицо влюбленными глазами.
— Ты? Но ведь ты — совсем другое дело! — прошептала она. — Ты же для меня…
— Маша… — выдохнул Гоша, крепко обнимая ее. — Ты…
Их губы сблизились.
— Маша! — прошептали губы.
— Гоша! — прошептали губы.
— Я ведь тоже…
— Я тебя…
— Я… тебя… люблю! — прошептали губы одновременно и слились в долгом поцелуе.
