— Конечно, помню, дорогая.
— Кажется, с тех пор прошла целая вечность.
— Да, было другое время.
— Я знаю.
Мы молча стоим в прихожей. Вдруг я вспоминаю, что хотела спросить о другом.
— Ты знаешь, кто сломал Бендибола?
Гун-Хелен начинает хохотать так громко, что я просыпаюсь.
* * *
Меня мутит. В комнате завывает холодный ветер. Кровать раскачивается. Я хватаюсь за край, чтобы не свалиться. Вот черт! Что происходит? Как будто я снова на плоту.
Но шума волн не слышно. Только ветер швыряет кровать из стороны в сторону. Я крепко держусь обеими руками и пытаюсь докричаться до остальных. Им тоже нужно быть осторожными. Но неизвестно, слышат ли они меня. Теперь ветер звучит по-другому. Я слышу не обычное завывание, а детский смех. Смех становится все громче, я пытаюсь зажать уши. Смех переходит в вой и внезапно прекращается. Воцаряется полная тишина. Я обессиленно откидываюсь на подушку и сразу же засыпаю.
* * *
Дождь льет как из ведра. В метре от дома уже ничего не видно. Дни протекают совершенно однообразно, и мы их не различаем. На календаре написано, что сегодня среда, четырнадцатое марта.
Вдруг Дэвид срывает с себя одежду. Выкрикивая футбольную кричалку, он бросается с веранды прямо под хлещущие струи и тут же исчезает из поля зрения. Его вопли заглушает шум ливня.
— Дэвид! — кричу я. — Дэвид! Ради бога, вернись!
Но он не отзывается — носится кругами под дождем.
— Вернись! — снова кричу я.
Тут он запрыгивает на веранду так же внезапно, как исчез. Трясет головой и брызгает на все, что еще не промокло, то есть на меня.
— Чокнутый! — кричу я.
* * *
Во второй половине дня вода подступила к самому дому — затопила веранду и начинает просачиваться под входную дверь. Мы затыкаем щели полосками из порванной простыни. И тут я вспоминаю о крысах.
— Теперь понятно, почему они облюбовали чердак, — говорю я.
— «Они» — это кто? — спрашивает Дина.
— Крысы.
Дина кивает.
— Если так и дальше будет продолжаться, мы здесь утонем, — говорю я.
— С крысами нужно держать ухо востро, — говорит Габриэль.
— Почему?
— Рядом с ними уже давно нет ничего съедобного, кроме…
— Кроме чего?
— Кроме нас и…
— Свиней! — перебиваю я Габриэля. — Надо спасать Умника и Дорис!
— Скорее всего, им ничего не угрожает, — пытается успокоить меня Габриэль.
— Но мы же оставили двери стойла открытыми на случай, если вернется Леди.
Габриэль качает головой.
— Я закрыл их, когда мы приходили за веревкой.
Я с облегчением вздыхаю и говорю:
— Какая удача!
— Интересно, где крысы? — спрашивает Дэвид. — Должно же у них быть какое-нибудь убежище.
— Да, сейчас никто не может находиться снаружи, — говорю я.
— Наверняка это не единственная заброшенная ферма. В их распоряжении может быть целое стойло где-то еще.
— Не понимаю, почему нам ни разу не встретились люди? — удивляется Дина.
— Возможно, все отсюда ушли, — говорит Габриэль.
— Но должны же они где-то быть?
— Мы видели их следы, — напоминаю я.
В следующий момент происходит то, от чего сердце едва не останавливается: раздается стук в дверь! Долгий, решительный, он отчетливо слышен сквозь шум дождя. Я задерживаю дыхание. Разве такое возможно? Стук прекращается. Лишь по-прежнему льет дождь.
— Что это было? — тихо говорю я.
— Кто-то постучал в дверь, — сдавленно отвечает Дина и смотрит на меня испуганными глазами.
— На самом деле?
Габриэль встает.
— Вряд ли нам показалось, — говорит он.
— Что будем делать? — шепчу я.
— Откроем, — говорит Габриэль и решительно направляется ко входу.
Он открывает дверь — и в прихожую устремляется поток воды. Габриэль беспомощно стоит, уставившись на стену дождя. Я делаю тоже. За дверью никого нет.
— Эй, кто там? — говорит Габриэль.
В ответ — тишина.
— Закрой дверь! — кричит Дэвид и бросается на помощь Габриэлю.
* * *
Дождь льет три дня. Он прекращается внезапно, семнадцатого марта. Мы совершенно измотаны. Первый этаж затоплен. В кухне мертвая семья сидит по колено в воде. На полу, как коралловые рифы, мерцают цветастые половики. Из-под крышки погреба под столом поднимаются пузыри воздуха. Снаружи дома — озеро. Вода повсюду, насколько хватает глаз.
— Сейчас нам пригодился бы плот, — говорит Дэвид. Мы стоим у окна на втором этаже и смотрим на безбрежное озеро.
— Или лодка, — говорю я.
Габриэль кивает.
Дина громко вздыхает. Она стоит у стены и долгое время бьется о нее затылком. Просто стоит и методично стучит головой по доскам. Последнее время она не в себе. Наконец этот стук становится невыносимым. Я подхожу к ней, обнимаю за плечи и тихо говорю:
— Дина, прекрати, пожалуйста.
Она смотрит на меня. Ее глаза темны. Вдруг я ловлю себя на мысли, что чернота в ее глазах переливается совсем как у мертвой семьи. Господи! Неужели мы тоже меняемся? Мы умрем? Я гоню прочь нелепые мысли.
— Я не хочу здесь больше оставаться, — говорит Дина. — Нам нужно убираться отсюда, как только сойдет вода.
— Куда?
— Куда угодно. Нужно найти людей. Если мы останемся, то сойдем с ума.
— Мы уже это обсуждали, — говорит Габриэль. — Покидать ферму опасно. Пока мы здесь, у нас есть убежище от капризов погоды.
— Плевать я хотела на опасность! Если вы никуда не пойдете, я пойду одна, — говорит она.
— Я тоже считаю, что нам лучше отсюда уйти, — говорю я. — Мы можем попытаться раздобыть топливо. Возможно, есть города или деревни, где много людей.
Габриэль молчит.
— Этого-то я и боюсь, — тихо говорит он. — Здесь мы в безопасности. Мы же уже говорили об этом. Если нам повезет, сможем что-нибудь вырастить.
Дина перебивает его:
— Ничего не вырастет при такой погоде. Мы не можем просто сидеть тут и гнить.
«Она права», — думаю я и говорю:
— Нужно организовать экспедицию. Двое останутся присматривать за свиньями, а двое отправятся на разведку. Если передвигаться по ночам, то это сработает.
Габриэль мотает головой.
