Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 123
– Полноте, господин полковник, – возразил Гребенников. – Можно подумать, что большевики знают народ!
– Они знают худшие черты его, его бездну. И к ней взывают не без успеха!
– Достоевский предсказывал, что толпа пойдёт за тем, кто провозгласит право на бесчестье, – подтвердила Лиза. – В каждом человеке живёт зло. Его нужно лишь разбудить и вооружить идейным оправданием, и оно утвердится. Ты прав, если ты грабишь, потому что грабишь награбленное, ты прав, если ты убиваешь, потому что ты убиваешь врагов, своих поработителей и так далее. Это и есть революционная мораль. Право на бесчестье величайший соблазн. В душе народной разбудили беса, и вот результат.
– Ах, Елизавета Кирилловна, я, по чести сказать, не люблю чертовщины и лишней философии. Бесы, бездны… По мне, так просто бить надо всю эту сволочь, не рассуждая и не рассусоливая и все дела. Решительно!
– Верно! – воскликнул гардемарин.
– А, по-моему, – неожиданно подал голос Миша, – совершенно бесполезно бороться со стихией. Её нужно просто переждать, перетерпеть, пережить… Революция, большевизм – это именно стихия! Блок очень точно показал её в «Двенадцати». Весь этот ветер, вьюга, безумие…
– Ересь это! – жёстко заявил Кромин.
– Нет, позвольте не согласиться с вами! Наш народ – правдоискатель. Он ищет правду. Единую для всех, как едино солнце! Которая бы разом согревала всех! Уже в самом этом искании зарыто зерно великого соблазна!
– В ваших словах есть доля правды, Мишенька, – согласилась Елизавета. – Большевики очень тонко играют на этой черте. Они и сулят как раз всеобщую правду на земле! И сулят вдохновенно!
– А мы и посулить не можем! – нервно вскрикнул Тягаев. – И вдохновения у нас нет! Слов обжигающих нет! А кому нужна правда без красивой оболочки?!
– Помилуйте, что такого особенного обещает эта сволочь? Врут изрядно и что же? – недоумевал Володя.
– Они зовут к себе всех трудящихся и обременённых, провозглашают равенство всех рас, объявляют мир хижинам и войну дворцам, обещают, что последние станут первыми. Рай на земле! Не будет ни богатого, ни бедного, все блага делятся поровну, насытятся алчущие и жаждущие, и не надо будет добывать хлеб в поте лица своего, потому что явятся машины.
– Елизавета Кирилловна, да ведь это – чушь!
– Хуже, Володя, это – плагиат. Плагиат из Священного Писания. Подмена последнего! Чушь? Да! Но какой великий соблазн! И народ – верит! Верит! Народу обещают сытость и равенство. А заплатить за это надо всего лишь одним – отречься от воли своей, стать рабом! Потому что единственный возможный рай на земле – рай рабов! Единственное возможное равенство – равенство посредственностей и нищих! Это опять – Достоевский! Великий Инквизитор! Нет у свободного человека заботы непрерывней и главнее, нежели найти перед кем пасть на колени! Выбор между сытым рабством и голодной волей!
– Всё так, Елизавета Кириллвна, – сказал Кромин. – Только большевистское рабство в отличие от инквизиторского голодным будет! Оно началось уже!
– Но народ они соблазняют именно сытостью! – Лиза разгорячилась, покраснела, и в страстности своей похорошела, как бывало обычно, когда дело доходило до таких споров.
– Самое великое искушение, которым дьявол искушал в пустыне Христа: обрати камни в хлеб, поклонись мне, и дам Тебе власть над всеми царствами мира… – тихо заговорил Миша. – Христос отверг искушение, а Россия не устояла. Пошла за призраком всемирной правды, за призраком Христа…
– За антихристом! – констатировал Кромин.
– Так идут державным шагом,
Позади – голодный пёс,
Впереди – с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от поли невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной поступью жемчужной,
В белом венчике из роз –
Впереди – Исус Христос…
– Оставьте, чёрт побери, ересь эту!
– У Матфея сказано: придут под именем Моим и будут говорить «Я Христос» и многих прельстят. Ведь это именно об этом стихе!
– А, по-моему, это как раз и есть прельщение! Прельщение человеком, впавшим в прелесть, – заявил Тягаев. – Уверен, он ещё раскается в этих строчках.
– Думается, Александр Александрович, сам точно не знал, что хотел сказать, когда писал эту поэму, – вздохнула Ирина Лавровна. – Ему это так свойственно! Простите, господа, я устала и оставлю вас.
– Доброй ночи, мама, – кивнула Елизавета, остальные присутствующие поднялись, провожая пожилую даму.
Когда Ирина Лавровна ушла, спор продолжился.
– Я верю и верю всем своим существом: наступит день, и Россия в горести и стенании отвернётся от своих обольстителей, – говорил Миша. – Быть может, к этому часу она будет вся истерзанной, поруганной. Но это будет великий день воскресения духа! Россию охватит страшная скорбь и раскаяние. И все жертвы, приносимые теперь, станут для неё светлым лучом, за которым она потянется к вечному солнцу, к Источнику жизни и радости. И это произойдёт тем быстрее, чем явственнее зло будет лишь с одной стороны! Мы не должны умножать его! Не должны уподобляться врагам! Не должны мстить! Но принимать бич Божий со смирением… И молиться, чтобы Богородица заступилась за Россию! И она заступится!
– Нет! – воскликнул Тягаев, чувствуя как клокочет всё внутри, как дрожит голос, как слёзы подкатывают к глазам. – Нет! Это всё иллюзии! Прекраснодушные надежды, которыми приятно себя тешить, с которыми легче жить! Богородица не заступится за нас! Потому что мы не заслужили Её заступничества! Не заслужили! Мы позволили врагам Бога и России бесчестить наши святыни! Мы оказались безвольны и растерянны, маловерны и, наконец, трусливы! Нам не хватило мужества защитить свою страну! И своего Царя! Мы позволили лишить себя всего! Чести! Родины! Государя! Мы сами отдали всё на поругание! И за это мы прокляты! – Пётр Сергеевич уже кричал, не слыша своего крика, не владея собой. – Прокляты! Оглашены! Бог отвернулся от нас! И молитв наших не слышит! И поделом! Наше место теперь в притворе, наше дело теперь отмаливать иудин грех, каяться и смывать позор кровью, своей и вражеской… Вы призываете к непротивлению? Ложь! Именно за него и достойны мы проклятия! За равнодушие! За расслабленность! И не отказом от борьбы мы можем и обязаны заслужить заступничество Богородицы! А борьбой! В смертельной схватке искупить грехи перед Богом и Отечеством! А иначе – конец! Конец! Не достойны мы ни жизни на этом свете, ни спасения на том! А достойны только презрения и анафемы! – полковник глухо застонал и закрыл лицо рукой.
На некоторое время повисло молчание. Тягаев немного успокоился, вернулся к столу, выпил полбокала вина и глубоко вздохнул.
– Я, в общем и целом, согласен с тобой, Пётр, – задумчиво протянул Кромин, постукивая пальцами по столу. – Наша вина велика. Перед Родиной, перед Богом… Но вины перед отрекшимся Государем я не чувствую.
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 123
