Странно, что черный цвет считается цветом смерти[138]. Черные животные повсюду подвергались гонениям. Черные коты считались сообщниками Сатаны, которых сажали на кол у дверей амбаров, дабы отвратить зло. Летучие мыши считались дозорными дьявольского войска, и днем их вылавливали в гнездах и бросали в огонь. Во́роны считались хранителями наихудших тайн, наперсниками всех колдуний. Совы и прочие ночные птицы безжалостно истреблялись за то, что имели несчастье выбрать такое время для охоты. Чернота, ночь… Ночью человек становится таким слабым и таким неуклюжим. Он почти ничего не видит, обладает довольно слабым нюхом и посредственно слышит. Такими качествами ему лучше вовсе не гордиться… человек опасается тех, кто может стать свидетелем его слабости. Поэтому лучший и наименее унизительный выход из положения для него – это нарядить в демонические одежки то, что вызывает у него ужас. Страх – отвратительный советчик. Он делает несуществующие опасности настолько убедительными, что в конце концов забываешь о реально существующих. Что хотела этим сказать та отвратительная старуха? Хватит с него уже всяких загадок и базарных предсказательниц!
Ардуин спешился в мощеном дворе особняка, занимаемого помощником бальи Беллема. Тотчас же к нему бросился слуга, который с сердитым и наглым видом набросился на вошедшего:
– Ты куда это лезешь, милейший? Что ты себе позволяешь? Садись на свою клячу и проваливай!
Бросив на него ледяной взгляд своих серых глаз, Ардуин протянул ему поводья Фрингана, который фыркнул, в свою очередь выражая презрение.
– Правосудие Мортаня. И не серди меня, а то ведь я и передумать могу. А моя лошадь не нуждается в твоих оценках. Лучше займись ею как следует, а не то тебе попадет. Мой молодой ученик Селестен уже прибыл?
Слуга, который, без сомнения, получил все необходимые распоряжения, поклонился, бормоча:
– О, прошу прощения, мессир па… исполнитель Высоких Деяний. Конечно, молодой господин вас ждет в таверне «Влюбленный гусак» на улице Луветье. Это не очень далеко отсюда…
– Я знаю, – прервал его Ардуин, мысленно пожелав своему собеседнику хорошо провести время с Фринганом, которому не было равных в искусстве толкать грудью или крупом тех, кто ему не нравится. А затем в качестве коронного номера с угрожающим фырканьем прижать к стене.
* * *
Ардуин был вовсе не в восторге оттого, что пришлось временно заменить в Беллеме Марселя Вуазена, прозванного Душителем Собак[139], умершего от лихорадки прошлой весной. Впрочем, никто здесь не знал, насколько им повезло, – даже помощник бальи Альбер де Клермонтен и его первый секретарь, назойливый толстячок Бенуа Ламбер, который без конца суетился, как курица при виде ножа, обхаживал его и умолял сделать им такое одолжение. Вознаграждение и прочие преимущества были удвоены, к тому же добавили сетье[140] пшеницы к Рождеству и семь локтей сукна к Пасхе. В конце концов Ардуин согласился, настояв на том, что, как только старший из сыновей покойного Душителя Собак, которому сейчас десять лет, сможет через четыре года[141] занять место отца, мэтр де Мортань будет считать свою временную работу завершенной. Ломая руки в отчаянии, Бенуа Ламбер попытался его задобрить:
– Но, мессир Правосудие!.. Вы же его знаете. Даже его матушка, принадлежащая к вашему сословию, утверждает, что рука у него вовсе не твердая. Вы отдаете себе отчет, чем это может закончиться? Неверный удар топора позабавит толпу, а вот проклятого негодяя, убийцу, преступника… совсем наоборот. А если обвиняемой окажется хорошенькая женщина? Тогда возмущения толпы будет просто не избежать!
– Если она приговорена к обезглавливанию, значит, она, без всякого сомнения, виновна, – возразил Ардуин, в глубине души забавляясь этой ситуацией.
– Но ведь… вы только представьте себе… у нее такое миленькое личико, она плачет, умоляет, чтобы ее простили… Согласитесь, это вам не какой-нибудь мерзавец, изрыгающий непристойности и проклятия. И потом, народ ведет себя подобно флюгеру, вам это известно гораздо лучше меня… Нет-нет, мы категорически нуждаемся в такой прекрасной руке, как ваша, прославленной не только по всему королевству, но и за его пределами. Мне известно, что вы совершали свои Высокие Деяния в Италии и в Испанском королевстве[142].
– В других графствах тоже есть неплохие мастера, – иронично заметил Ардуин, более чем уверенный, что те изо всех сил старались избежать назначения в этот город.
– Что вы, что вы! Они не настолько искусны, как вы, – заговорил секретарь, жалобно добавив: – Тем более что ни один не ответил на наши срочные послания. Какая жалость, что это ремесло считается таким неприличным! Множество ваших двоюродных братьев и прочих родственников[143] разбогатели и теперь отказываются от своего занятия.
– Что вы говорите? Как это скверно с их стороны! Настоящая неблагодарность! – заметил Ардуин, так хорошо скрывая свои истинные чувства, что секретарь, не заметив насмешки, принялся ему усердно поддакивать.
* * *
Мэтр Правосудие Мортаня нашел своего юного помощника в таверне. Подросток, не зная, как себя держать, и окончательно смутившись, не осмелился ничего себе заказать. Венель-младший мягко упрекнул его. Юноша ответил:
– Мессир, но я не знал, вдруг стакан сидра может дорого обойтись…
Ардуин в который раз подумал, что своей культурной речью Селестен обязан матери – очень небогатой вдове, которая из привязанности к своему единственному сыну позаботилась, чтобы тот умел читать и писать и иметь дело со счетами и деловыми записями. Но денег не было, и Селестен, которого из-за небольшого горба на спине не захотели нанять ни на одну ферму, в конце концов согласился занять место подмастерья палача. Разумеется, такая служба не была пределом его мечтаний, но юноше хватило ума и чувства такта, чтобы не упоминать об этом. С губ мэтра Высокое Правосудие чуть не сорвался поток ругательств в адрес юной Клотильды. Никакой признательности за то, что ей дали кров и стол, в то время как другие дети или почти дети тысячами умирают от голода… А впрочем, не важно. К черту эту девчонку!
